|
Глава I. ХРИСТОС,
ОБВИНЕННЫЙ В МАГИИ ЕВРЕЯМИ
В начале Евангелия от Иоанна имеется одно высказывание, которое
католической церковью никогда не произносится иначе, чем на коленях; это
высказывание таково: "И Слово стало плотию" (Иоанн. 1,14). Все
откровение христианства сосредоточено здесь. Кроме того, Евангелист
повсюду формулирует критерий ортодоксии, которая является исповеданием
Иисуса Христа, воплощенного во плоти — то есть в видимой человеческой
реальности.
После превознесения в их видениях пантаклей и иероглифов эзотерической
науки; после отыскания колес, вращающихся в колесах; после изображения
живых глаз, обращенных ко всем сферам, после развертывания бьющихся
крыльев в четырех таинственных живых созданий — Иезекииль, самый
глубокий Каббалист древних пророков, не заметил ничего, кроме поля,
усыпанного пустыми костями. По его словам, они покрыты мясом и таким
образом являются формой, отданной ему. Жалкая красота вкладывалась в эти
остатки смерти, красота холодная и безжизненная. Таковы были доктрины и
мифологии древнего мира, когда дыхание любви нисходило на них с небес.
Затем мертвые образы поднялись; призраки философии уступили место людям
истинной мудрости; Слово стало воплощенным и живым, далее были не дни
абстракции, но дни реальности. Эта вера, доказанная трудами, замещенными
гипотезами, которые кончаются ничем иным, чем притчами. Магическое было
преобразовано в священное, чудеса превратились в миражи, заурядные люди
— исключая инициированных в древности — были призваны к царским
привилегиям и священничеству чести. Реализация этого есть эссенция
христианской религии, и ее доктрина дает тело самым очевидным
аллегориям. В Иерусалиме еще показывают дом очень богатого юноши, и,
может быть, возможно найти лампу, которая по преданию принадлежала одной
из глупых дев. Такая простосердечная доверчивость не очень опасна; она
показывает только жизненную и творящую силу христианской веры.
Евреи обвиняли веру в том, что она материализовала убеждение и
идеализировала земные вещи. В нашей книге "Учение и ритуал высшей магии"
мы рассказывали о скандальной притче "Сефер Толдос Иешу", которая была
сочинена, чтобы поддержать обвинение. В Талмуде говорится, что Иисус бен
Сабта, или сын разведенной женщины, изучил нечестивые мистерии Египта,
воздвиг камень ложного учения в Израиле и повел народ к идолопоклонству.
Тем не менее было подтверждено, что еврейские священники поступали
дурно, когда проклинали его обеими руками и в связи с этим мы находим в
Талмуде одно прекрасное предписание, которое предназначено для того,
чтобы объединить христианство и Израиль: "Никогда не проклинать обеими
руками, чтобы одна из них могла всегда быть свободной для прощения и
благословения". Как факт, священники были виновны в несправедливости к
несущему мир Учителю, который наставлял своих учеников подчиняться
установленной иерархии. "Они занимают сидение Моисея", — сказал
Спаситель. — "Делайте то, что они говорят, но не то, что они делают
сами". В другом случае он приказал десяти прокаженным показаться
священникам, и они были исцелены на дороге. Как трогательно это
отречение Божественного Чудотворца, который таким образом приписал своим
самым смертельным врагам высокую честь Его чудес!
Наконец, были такие, кто обвинял Христа в том, что он воздвигает ложный
краеугольный камень, полагая что они являются камнем истинным? Не
утратили ли евреи во времена Фарисеев науку о том, что есть одновременно
краеугольный камень, кубический камень, философский камень — одним
словом, фундаментальный камень Каббалистического Храма, квадратного в
основании и треугольного вверху, подобно пирамидам? Обвиняя Иисуса как
новатора, не объявили ли они, что они сами забыли древность? Не был ли
это свет, который видел Авраам, и который погас перед неверующими детьми
Моисея, и не был ли он восстановлен Иисусом, который заставил его сиять
с новым величием? Чтобы быть полностью уверенным в этом, Евангелие и
Апокалипсис св. Иоанна следует сравнить с таинственными учениями книг "Сефер
Йецира" и «Зогар». Тогда станет ясно, что христианство, которое было
ересью в Израиле, являлось истинной ортодоксальной традицией Евреев, в
то время как книжники и фарисеи были сектантами. Кроме того,
христианская ортодоксия подтверждается согласием всего мира и
соглашением верховного священничества, вместе с постоянной жертвой, в
Израиле — два бесспорных пункта истинной религии. Иудаизм без Храма, без
Высшего священника и без жертв оживает лишь как диссидентское
вероисповедание; определенные люди еще являются Евреями, но Храм и
Алтарь — христианские.
В апокрифических евангелиях имеются прекрасные аллегорические выражения
критерия истинности в отношении христианства. Несколько детей
развлекались лепкой птичек из глины. Среди них был дитя Иисус. Каждый
маленький художник хвалил свою работу и лишь Иисус не сказал ничего, но
когда Он закончил работу, он хлопнул руками, приказав им лететь, и они
полетели. Так христианские установления показывают свое превосходство
над установлениями древнего мира; он умер, а христианство живет.
Рассматриваемое как полностью реализованное и жизненное выражение
Каббалы, христианство еще неизвестно, и, следовательно, эту
Каббалистическую и пророческую книгу, именуемую Апокалипсисом, еще
надлежит истолковать, поскольку она непостижима без Каббалистических
Ключей. Традиционную интерпретацию долго сохраняли иоанниты, ученики св.
Иоанна, но вмешались гностики к общей неразберихе и утрате всего, как
станет ясно в последующем.
Мы читаем в Деяниях Апостолов, что св. Павел в Эфесе собрал все книги,
которые касались вещей странных, и сжег их публично. Это сообщение
относится несомненно к старым колдовским текстам или работам о
некромантии. Утрата их ощущается с сожалением, поскольку кроме
заблуждений, они могли излучать и некоторые лучи истины. Общеизвестно,
что при пришествии Христа оракулы молчали повсюду, а с моря пришел
голос: "Великий Пан умер". Языческий писатель толкует это сообщение так,
что оракулы не приостанавливали свое дело, но не нашлось никого, кто мог
бы истолковать их. Это замечание очень ценно, потому что такая попытка
восстановить истину оказывается решающей. Много аналогичного следовало
бы сказать относительно удивительного, вызывающего сомнения, по
сравнению с действительными чудесами. Если высшие законы природы
послушны истинному моральному превосходству, чудеса становятся
сверхъестественными, подобно силам, которые производят их. Эта теория не
умаляет ничего от могущества Бога, в то время как тот факт, что
Астральный Свет послушен высшему Свету Милости, означает, для нас, что
старая змея аллегории помещает свою побежденную голову под ногами Царицы
Небес.
Глава II. СВИДЕТЕЛЬСТВО МАГИИ ХРИСТИАНСТВА
Магия, будучи наукой универсального равновесия, и обладая истиной,
реальностью и причиной существования ее абсолютного принципа, объясняет
все антиномии и примиряет все реальности, которые находятся в конфликте
друг с другом с помощью одного порождающего принципа синтеза, гласящего,
что гармония является результатом аналогии противоположностей. Для
посвященного в эту науку религия несомненна, потому что она существует,
и мы не отрицаем того, что она есть. Бытие есть бытие. Кажущееся
противостояние религии и разума есть сила их обоих, установленная каждая
в его особой области и оплодотворяющая отрицательные стороны одной
положительными сторонами другой: как мы сказали, это есть достижение
соглашения с помощью связи между вещами, которые противоположны. Причина
всех религиозных ошибок и неудач состоит, таким образом, в противоречии
с этим законом, в том, что люди пытаются сделать религию философией, а
философию — религией, подчиняя дела веры процессам науки, что не менее
смешно, чем принуждение науки к слепому подчинению вере.
Доказывать математические абстракции или отвергать доводы теорем — это
вне пределов компетенции теологов; вне пределов компетенции ученых
опровергать или подтверждать таинства догмы религии.
Если мы спросим у Академии наук, правилен ли с математической точки
зрения тезис о триединстве божества или может ли она с позиций
физиологии удостоверить непорочность зачатия Божьей Матерью, Академия
наук уклонится от суждений, и будет права. Наука не уполномочена
говорить, когда вопрос касается царства веры.
Когда Жозеф де Местр уверял нас, что когда-то мы будем с удивлением
говорить о нашей глупости, он говорил, несомненно, о тех людях,
претендующих на строгий рассудок, которые сегодня сообщают нам, что они
поверят в истины догмы, когда они будут доказаны научно. Это равноценно
тому, чтобы сказать, что они поверят тогда, когда не останется ничего из
того, чему можно поверить. Когда догма, как таковая, будет разрушена,
превратившись в научную теорему.
Это другой способ утверждения о том, что мы уверовали бы в
бесконечность, когда она была бы объяснена, определена, описана, или,
одним словом, превратилась бы в конечное. Мы уверуем в бесконечность,
когда станем совершенно уверены в том, что она не существует; мы
допускаем неисчерпаемость океана, когда увидим его помещенным в бутылке.
Но то, друзья мои, что было доказано всем и вошло в ваше понимание, есть
исключительно дело знания, а не веры. С другой стороны, если всем
скажут, что папа римский решил, что дважды два не равно четырем и что
квадрат гипотенузы не равен сумме квадратов катетов прямоугольного
треугольника, вы будете правы, ответив, что папа не должен был так
решать, потому что он не уполномочен; эти вещи не касаются его, и он не
должен в них вмешиваться. Здесь ученик Руссо воскликнет, что все это
очень хорошо, но Церковь не требует от нас веры в то, что формально
противоречит математике. Все математические науки говорят нам, что целое
больше части; тем не менее, когда Христос общался со своими учениками,
он должен был держать Свое тело в Своей руке и класть Свою голову в Свой
собственный рот. Убогая шутка заключается в этом вопросе Руссо. Легко
ответить, что софист смешивает науку с верой и естественный порядок с
тем, что неестественно или божественно. Когда религия провозглашает, что
во время Причастия Спаситель имел два натуральных тела одного и того же
размера и формы, и что одно из них съедало другое, наука была бы
уполномочена протестовать. Но религия устанавливает, что тело Учителя
божественно и священным образом содержится в естественном знаке или
явлении кусочка хлеба. Более того, вопрос состоит в том, верить или не
верить: самые всевозможные доводы могут быть приведены здесь и обсуждать
этот вопрос с научной точки зрения означает быть отнесенным к дуракам.
Истина в науке доказывается точными демонстрациями; истина в религии
доказывается единодушием веры и благочестием дел. Мы имеем авторитетное
свидетельство в Евангелии, чтобы определить, что тот, кто мог сказать
паралитику: "Возьми свою постель и иди", имел право отпускать грехи.
Религия истинна, если она есть реализация совершенной морали. Дела суть
доказательства веры. Позволительно спросить науку, не была ли
установлена христианством обширная ассоциация людей, для которых
иерархия является принципом, послушание — правилом и милосердие —
законом. Если наука ответит, на основании исторических документов, что
это так, но что ассоциация христиан терпит провалы в области милосердия,
тогда я обращусь к их собственному слову, которое допускает
существование милосердия, поскольку оно сознает, что там может быть
недостаток в нем. Милосердие — это великое слово и великое дело; это
слово не существовало до христианства и установлено как общая сумма
религии. Не сделался ли дух милосердия Святого Духа видимым на земле? Не
обнаружил ли Дух свое земное существование поступками, установлениями,
памятниками и бессмертными трудами? Короче говоря, мы не понимаем, как
скептик, который является человеком доброй веры, может смотреть на дочь
св. Винсента де Поль без желания преклонить колени и молиться. Дух
милосердия — это действительно Бог; есть бессмертие в душе; есть
иерархия, послушание и прощение грехов, простота и целостность веры.
Отделившиеся секты смертельно подрублены под корень, потому что при
отделении они ожидали милосердия, тогда как при попытках основываться на
вере их ожидало простое доброе чувство. У этих сект догма абсурдна,
потому что она псевдорассудочна. Как таковая, она должна быть научной
теоремой или ничем. Далее, мы знаем, что в религии буква убивает и
только один дух дает жизнь; но что это за дух, если он не дух
милосердия? Вера, которая двигает горы и противостоит мучениям,
великодушие, которое дает все, красноречие, которое говорит языком людей
и ангелов — все это, сказал св. Павел, ничто без милосердия. Он добавил,
что знание может исчезнуть и пророчество иссякнуть, но милосердие вечно.
Милосердие и его работа — в этом реальность религии: истинный разум
никогда не отрицает реальности, потому что она является демонстрацией
того, бытие чего есть истина. Таким образом, философия протягивает руку
религии, но без желания захватить ее область, и при таком условии,
религия благословляет, вдохновляет и освещает философию своим любящим
великолепием. Милосердие есть таинственная связь, которая, согласно
мечтам греческих инициантов, должна соединить Эрос и Антэрос. Это
воспроизводилось на дверях Храма Соломона, которые объединяли два
столпа, Иахин (Jachin) и Боаз (Boaz); это есть главный залог между
правами и обязанностями, властью и свободой, силой и слабостью, народом
и правительством, мужчиной и женщиной. Это есть божественное чувство,
которое необходимо для науки о человеческой жизни; это абсолют добра как
тройной принцип Бытия — Реальности — Разума есть абсолют истины. Эти
расчленения были необходимы для должного толкования прекрасного символа
волхвов, поклоняющихся Спасителю в яслях. Их было трое — белый,
коричневый и черный; они принесли золото, ладан и мирру. Этой двойной
триадой выражается примирение противоположностей, и это как раз то, что
мы хотели объяснить. Христианство, как ожидали волхвы, было на самом
деле последствием их тайного учения; но это Вениамин древнего Израиля
вызвал фактом его рождения, смертью его матери. Магия света, магия
истинного Зороастра, Мельхиседека и Авраама пришла к концу с приходом
Великого Искупителя. С этих пор в мире чудес простые чудеса могли быть
не более, чем скандалом, и магическая ортодоксия превратилась в
ортодоксию религии.
Несогласными могли быть только иллюминаты и волшебники, само имя Магии
можно было интерпретировать только согласно этому дурному смыслу, и под
этим давлением мы должны преследовать ее проявления через столетия.
Первым объявленным еретиком, упоминаемым в преданиях Церкви, был Симон
Маг; легенды сообщают о нем много удивительного; это непременная часть
нашего предмета исследования, и мы должны постараться отделить
существенное от облака басен, которыми он окружен. Симон был по
национальности евреем и, как утверждают, родился в самаритянском городе
Гитта. Его учителем Магии был сектант Досифей, который говорил, что он
послан Богом и является мессией, предсказанным пророками. После обучения
Симон освоил не только иллюзорные искусства, но и действительные
природные секреты, которые содержались в преданиях Магов. Он обладал
наукой Астрального Огня и мог притягивать сильные вихри его, становясь
нечувствительным к боли и несгораемым. Он обладал также способностью
подниматься и оставаться в воздухе. Подвиги такого рода совершались
часто; в отсутствии науки и, так сказать, случайно, энтузиастами,
вдохновленными Астральным Светом, как, например, конвульсионариями св.
Медара (Medard), и этот феномен происходит в наши дни при медиумическом
состоянии человека. Симон гипнотизировал, на расстоянии тех, кто верил в
него, и являлся им в различных видах. Он производил образы и картины,
так что можно было видеть фантастические деревья в пустыне. Более того,
безжизненные предметы могли двигаться в его присутствии, как сейчас это
происходит у американца Хоума; когда он намеревался войти или покинуть
дом, двери скрипели, дрожали и открывались сами.
Симон совершал эти чудеса перед народом Самарии и, поскольку его
действительные достижения соответствующим образом преувеличивались,
чудотворец проходил за божественное существо. Рассказывается также о
том, что поскольку он был обязан своей силой состоянию возбуждения, при
котором помрачается рассудок, он пришел к тому, что объявил себя
исключительным существом и потребовал божественных почестей, скромно
мечтая о поклонении всего мира. Его кризисы или экстазы производили
исключительные физические результаты. Иногда он появлялся бледным,
ссохшимся, сломанным, подобно старику на пороге смерти; иногда сияющие
жидкости оживляли его кровь, так что его глаза сияли, кожа становилась
гладкой и мягкой, и он появлялся внезапно перерожденным и обновленным.
Люди Востока склонны к чудесам: они требовали, чтобы Симон проходил от
детства до старости, а затем обратно от старости до детства. О его
чудесах говорили везде и всюду, пока он не стал идолом не только
еврейской Самарии, но и соседних стран.
Однако поклонники чудес вообще, жаждут новых эмоций. Апостол св. Филипп
пришел в Самарию, чтобы распространить там откровение, началось новое
течение энтузиазма, в результате чего Симон утратил весь свой престиж.
Он сознавал, что его ненормальное положение утрачивается — как он думал,
из-за потери силы; он верил, что он превзойден магами более учеными, чем
он, и путь, которым он пошел, состоял в том, чтобы присоединиться к
апостолам в надежде изучить, открыть или купить их секрет.
Симон на самом деле не был посвящен в Трансцендентальную Магию, которая
открыла бы ему, что тем, кто берется направлять секретные силы Природы,
не будучи ими сломленным, нужна мудрость и святость; что играть с таким
страшным оружием, не понимая его, есть удел глупца; и что быстрая и
страшная смерть ожидает тех, кто профанирует Святилище Природы. Симон
был одержим неутолимой жаждой подобно пьянице, он заболел из-за своих
эксцессов и надеялся восстановить здоровье новым вдохновением. Никто не
пожелает вернуться в состояние простого смертного, после того, как он
был богом. Чтобы возвратить то, что он потерял, Симон предал себя всем
строгостям апостольского аскетизма, он бдил, молился, постился, но
чудеса не возвращались. Тогда он решил, что между евреями можно достичь
понимания, и предложил св. Петру деньги. Глава апостолов прогнал его, и
тот, кто получал так охотно контрибуции от своих учеников, почти
исчерпал все свои возможности. Он покинул общество людей, которые
проявили такую незаинтересованность в нем, и на деньги, отвергнутые св.
Петром, купил рабыню Елену.
Мистические выходки всегда сродни скандалам. Симон был очарован своей
служанкой. Эта страсть, одновременно расслабляющая и возбуждающая,
восстановила его каталептические состояния и смертельные феномены,
которые он считал своим чудесным даром. Мифология, полная магическими
реминисценциями, сочетаемыми с эротическими видениями, исходила из его
мозга, он странствует подобно апостолам, влеча с собой Елену, проповедуя
и являя себя тем, кто имел склонность к почитанию и также, несомненно,
платил ему.
Согласно Симону, первое явление Бога состоялось посредством совершенного
блеска, который произвели его размышления. Он был сам этим солнцем душ,
а отражением стала Елена, которую он назвал Селеной, именем богини Луны
в Греции. Теперь луна Симона низошла на землю, которую маг вычертил в
своих вечных снах. Здесь она стала матерью, оплодотворенной мыслью
своего сына, и она принесла в мир ангелов, которых она вырастила сама,
не говоря о них их отцу. Ангелы восстали против нее и заключили ее в
смертное тело. Тогда было применено могущество Бога, чтобы спасти Елену,
и так еврей Симон был явлен земле. Здесь он должен был преодолеть смерть
и перенести Елену по воздуху в сопровождении торжествующего хора
избранных, в то время как человечество оставлялось на Земле в вечной
тирании ангелов. Таким образом, архиеретик, имитируя христианство в
обратном смысле, утверждал вечное царство мятежа и зла, представляя мир
созданным или по меньшей мере населенным демонами: разрушил порядок и
иерархию, чтобы остаться наедине со своей сожительницей. Это была
доктрина Антихриста, и она не погибла вместе с Симоном, и сохранилась до
наших дней. Действительно, пророческие предания христианства говорят о
его преходящем царствовании и триумфе, которые возвещают о самых
страшных бедствиях. Симон претендовал на звание святого и, по курьезному
совпадению, глава современной гностической секты, которая возрождает
чувственный мистицизм первого архиеретика, изобретатель "свободной
женщины" — также носит имя Сен-Симон. Каинизм — вот имя, которое можно
было бы дать всем ложным откровениям, которые истекают из этого
нечистого источника. Это догмы проклятия и ненависти к универсальной
гармонии и социальному порядку; они разрушают страсти, утверждая
распущенность вместо долга, чувственную любовь вместо чистой и преданной
любви, проститутку вместо матери и Елену, сожительницу Симона, вместо
Марии, матери Спасителя.
Симон обрел известность и направился в Рим, где император, которого
привлекали все экстраординарные зрелища, был расположен приветствовать
его; этим императором был Нерон. Озаренный Симон изумлял коронованного
глупца трюками, принятыми у фокусников. Он обезглавливался, но после
этого приветствовал императора головой, восстановленной на плечах. Он
заставлял предметы двигаться и двери открываться, одним словом, он
действовал как доверенный медиум и стал официальным волшебником на
оргиях Нерона и обедах Тримальхиона.
Согласно авторам легенд, освободило евреев Рима от учения Симона то, что
св. Петр сам посетил столицу мира. Нерон с помощью своих шпионов был
быстро проинформирован о том, что новый производитель израильских чудес
прибыл, чтобы поднять войну против его собственного волшебника, и он
решил свести их вместе для своего увеселения. Петроний и Тигеллин
возможно присутствовали при этом. "Мир вам", — сказал глава апостолов,
входя. "Нам нечего делать с вашим миром", — отвечал Симон. — "Только
войной истина будет открыта. Мир между противостоящими — это победа
одного и поражение другого". Св. Петр ответил: "Почему ты отвергаешь
мир? Пороки людей создали войну, но мир всегда пребывает с
добродетелью." — "Добродетель это сила и мастерство", — сказал Симон.
"Что касается меня, то я смело встречаю огонь, я поднимаюсь в воздух, я
оживляю растения, я превращаю камни в хлеб; а ты, что делаешь ты?" — "Я
молюсь за тебя", сказал св. Петр, — "чтобы ты не пал жертвой своих
волшебств." "Придержи свои молитвы; они не достигнут небес быстрее, чем
я сам".
И волшебник прошел через окно и поднялся в воздух. То ли это совершилось
с помощью неких аэростатических аппаратов, находившихся под его длинным
одеянием, то ли он поднимался подобно конвульсионериям Парижского
Дьякона, благодаря возбуждению Астрального Света, мы сказать не можем;
но во время этого феномена св. Петр молился на коленях, и Симон внезапно
с громким криком упал со сломанными костями. Нерон заключил в темницу
св. Петра, который показался ему менее искусным волшебником, чем Симон,
последний умер при своем падении. Вся эта история, которая относится к
популярным слухам того времени, ныне сдана в архив апокрифических
легенд, хотя, может быть, и напрасно.
Секта Симона не распалась после него, среди его учеников был и его
последователь Менандр. Он не объявлял себя богом, будучи согласен с
ролью пророка; но когда он крестил прозелитов, видимый огонь нисходил на
воду. И он обещал бессмертие тела и души, как результат его магических
воздействий; во времена св. Юстина все еще были последователи Менандра,
которые уверенно считали себя бессмерными. Смерти, которые случались
среди них, тем не менее, не выводили из заблуждения других, потому что
умершие исключались из братства немедленно, на том основании, что они
были ложными братьями.
Для этих верующих смерть являлась отступничеством и их бессмертные ряды
пополнялись включением новых прозелитов. Те, кто понимает размеры
человеческой глупости не будут удивлены, услышав, что в этом, 1858 году,
в Америке и Франции существует фанатическая секта, продолжающая дело
Менандра.
Определение «маг», добавленное к имени Симона, делает Магию предметом
ужаса для христиан; но они, тем не менее, не прекращают чтить память
Царей-волхвов, которые поклонились Спасителю в Его яслях.
Глава III. ДЬЯВОЛ
Своей ясной формулировкой концепций, касающихся Божественного,
христианство ведет нас к пониманию Бога как наивысшего абсолюта и
наиболее чистой любви, в то же время оно не менее ясно определяет духа,
который противостоит Богу, духа возмущения и ненависти: это Сатана. Но
этот дух не есть некая личность и не должен рассматриваться как род
черного бога: это извращенность общая для всех незаурядных умов. "Имя
мое легион", — говорит Сатана в Евангелии, — "потому что нас много".
Рождение ума можно сравнить с Утренней Звездой, и, после того как она
просияет на мгновение, если она падает по собственному согласию в
пустоту тьмы, мы можем обратить к ней те слова, которые произнес Исайя
царю Вавилона: "Как ты упал с небес, о, Люцифер, Сын Утра?" Но означает
ли это, что небесный Люцифер, Утренняя Звезда ума, превратился в адскую
головню? Можно ли приложить имя «Светоносный» к ангелу греха и тьмы? Мы
не думаем; особенно если это будет понято, как понимаем это мы, имеющие
за собой магическое предание о том, что ад, персонифицированный Сатаной
и символизированный старым змием, есть тот центральный огонь, который
окружает землю, потребляет все, что она производит и пожирает свой хвост
подобно змее Хроноса — одним словом, тот Астральный Свет, о котором
Всемогущий предупредил Каина, когда он сказал:
"Если ты делаешь зло, то грех будет лежать у твоих ворот, то есть, так
сказать, расстройство овладеет всеми твоими чувствами, — еще дал Я тебе
повод для вожделения смерти, но ты господствуй над ним".
Царская и почти божественная персонификация Сатаны есть грубая ошибка,
которая ведет назад к ложному Зороастру или, иначе говоря, к
софистической доктрине его и материалистических магов Персии; они,
представляли два полюса интеллектуального мира как божества, делая
божественное пассивной формой в противоположность силе активной. Можно
отметить, что такую же грубую ошибку совершала и индийская мифология.
Ариман, или Шива, — это отец демона, как это понималось творцами легенд,
и, однако, нашим Спасителем было сказано: "Дьявол-лжец, подобно его
отцу". По этому вопросу церковь удовлетворяется Евангельскими текстами и
не публикует догматических решений, содержащих определение дьявола.
Добрые христиане избегают даже называть его, в то время как религиозные
моралисты рекомендуют верующим не иметь никакого отношения к нему,
стараясь сопротивляться его домоганиям с помощью мыслей, обращенных
только к богу. Не следует удивляться, что эта мудрая мысль составляет
часть древнего учения. В самом деле, почему свет учения должен был бы
падать на того, кто темен умом и сердцем? Духа, который отвлек бы нас от
познания Бога, оставим неизвестным, не в наших намерениях изменять то,
что установила Церковь; мы рассматриваем в этом направлении лишь то, что
имеется в секретных наставлениях посвященным в оккультные науки. Они
говорили, что Великий Магический Деятель — правильно называемый
Люцифером, потому что он носитель света и вместилище всех форм — есть
посредствующая сила, растворенная повсюду при сотворении; что он служит
созиданию, и разрушению; что падение Адама было эротическим опьянением,
которое сделало его род объектом этого фатального света; что все
любовные страсти, которые овладевают чувствами, являются вихрями этого
света, пытающимися увлечь нас в пучину смерти; что сумасшествие,
галлюцинации, видения, экстазы вызывают исключительно опасное
возбуждение внутреннего фосфора; наконец, что свет в сущности есть
природа огня, что он согревает и оживляет при его осторожном
использовании, но сжигает и разрушает при эксцессах. Через этот свет
человек призывается, с одной стороны, присвоить суверенное царство,
столь заслуженное бессмертие, но, с другой, ему угрожают опьянение,
поглощение и вечное разрушение.
В его мстительном, пожирающем и фатальном аспекте Астральный Свет может
быть назван огнем ада, змием легенды, потому что мучительный грех,
который кишит повсюду, слезы и скрежет зубовный по поводу неудач,
которые он расточает, фантом жизни, которая покидает их и, кажется,
оскорбляет их нищету, — все это можно назвать дьяволом или Сатаной. В
великолепие и дела ада можно включить, наконец, те действия, те
призрачные образы удовольствия, богатства и славы, которые дурно
направляются вихрями этого света.
Отец Илларион Тиссо отнес некоторые нервные болезни, которые
сопровождаются галлюцинациями и лихорадкой, к одержимости дьяволом и,
если понимать это в смысле каббалистическом, он совершенно прав. Все,
что отдает нашу душу фатальности головокружения, является поистине
инфернальным, поскольку небеса — это вечное царство порядка, разума и
свободы. Одержимые люди Евангелия бегут от Иисуса Христа; оракулы молчат
в присутствии апостолов, потому что те, кто терзается болезнью
галлюцинации, всегда вызывали непобедимое отвращение у посвященных и
мудрецов. Прекращение прорицаний и одержимостей доказывает триумф
человеческой свободы над фатальностью. Когда астральные болезни
возобновляются, это является зловещим знаком спиритуального расслабления
и за такого рода явлениями неизменно следует фатальное расстройство. До
Французской революции имели место волнения и фанатики св. Медара были
пророками кровавых бедствий. Знаменитый криминолог Торребланка, который
дошел до корней дьявольской магии, точно описывает все феномены
астрального возмущения, когда классифицирует дела демона. Вот некоторые
извлечения из 15-й главы его "Оперативной магии":
(1) Демон есть постоянная попытка ввести нас в заблуждение.
(2) Он обманывает чувства, возбуждая воображение, хотя он не может
изменить их природу.
(3) Когда перед глазами человека появляются ненормальные вещи, в его уме
возникает воображаемое тело и феномен продолжается до тех пор, пока
фантом остается там.
(4) Демон разрушает равновесие в воображении возмущением жизненных
функций, что ведет к нарушению здоровья, к болезням.
(5) Когда некоторая смертельная причина разрушит это равновесие,
становится возможным сон в бодрствующем состоянии и несуществующее
приобретает подобие реальности.
(6) Умственное восприятие образов такого рода создает зрелище не
достойное доверия.
(7} Видения воплощаются, но они суть просто изменение формы.
(8) Древние различали два вида болезни, один из них состоит в восприятии
воображаемых форм и называется безумием, а другой они называли
корибантизмом, он представляет собой звуковые галлюцинации.
Из этих положений, которые в некоторых отношениях курьезны, следует, что
Торребланка ассоциирует болезнь с демоном, который, в действительности,
и есть сама болезнь. Повторяющиеся попытки Астрального Света разрушить
суть сущности — часть его природы; его непрерывные течения утомляют
подобно воде, и он даже истребляет как огонь, потому что он есть самая
сущность и разлагающая сила огня. Дух противоречия и любовь к
разрушению, которые характеризуют тех, кем он управляет, являются
инстинктами этой силы. Они вызывают страдания души, которая сознает
несовершенство жизни и испытывает порывы в противоположном направлении.
Душа стремится найти себе конец, но в то же время боится умирать в
одиночку и потому хочет включить в разрушение все сущее. Такая
астральная порочность часто принимает форму ненависти к детям;
неизвестная сила призывает некоторых людей убивать их. Доктор Бриер де
Буамон приводит страшные примеры этой мании, описывая преступления
Папавуана и Анриетты Корнье.
Пострадавшие от астрального извращения злорадны и ревнивы к благополучию
других; они особенно враждебны к надежде и, даже высказывая утешение,
они используют самые ужасные и душераздирающие выражения. Объясняют это
тем, что их жизнь отождествляется со страданиями, и что они кружатся в
пляске смерти. Кроме того, это астральное извращение и жажда смерти,
которая оскорбляет акт рождения, ведя к его попранию святотатственными
забавами и постыдными шутками. Непристойность есть богохульство против
жизни. Каждый из этих пороков персонифицируется черным идолом или
демоном, который является негативным и искаженным отражением божества,
которое сообщает жизнь — это идолы смерти. Молох — это рок, который
пожирает детей. Сатана и Нирах — это боги ненависти, несчастья и
отчаяния. Астарта, Лилит, Нахема, Астарот — это идолы разврата и
неудачи. Адрамелек — это бог убийства, а Белиал — бог мятежей и анархии.
Таковы чудовищные концепции разума, когда он останавливается на краю
угасания и рабски поклоняется своему разрушителю. Согласно каббалистам,
истинное имя Сатаны есть перевернутое имя Иеговы, потому что Сатана это
не черный бог, а отрицание божественности; Он есть персонификация
атеизма и идолопоклонничества. Дьявол для посвященных есть не
индивидуальность, а сила, созданная с добрыми намерениями, хотя она
может быть приложена ко злу: она есть на самом деле орудие свободы. Они
представляют эту силу, в виде мифологической фигуры рогатого бога Пана,
и отсюда козел Шабаша, брата древнего змия, — носитель света,
превращенного поэтами в ложного Люцифера легенды.
Глава IV. ПОСЛЕДНИЕ ЯЗЫЧНИКИ
Вечное чудо бога — это неизменный порядок. Его провидения в гармониях
Природы: чудеса являются нарушениями и соотносимы только с вырождением
творения. Божественное чудо, таким образом — это реакция провидения для
восстановления нарушенного порядка. Когда Иисус исцелял одержимых, он
успокаивал их и прекращал их удивление; когда апостолы подчинились
возбуждению пифий, они положили конец божественному. Дух заблуждения
есть дух волнения и ниспровержения; дух истины приносит спокойствие и
мир. Таково было цивилизующее влияние христианства на его заре; но те
страсти, которые являются друзьями возмущения, не покидают его без
борьбы за овладение пальмой легкой победы; умирающий политеизм черпал
силы из магии древних святилищ, к мистериям Евангелия добавились
мистерии Элевзина. Аполлоний Тианский выдавался за параллель Спасителю
мира, и Филострат пытался создать легенду об этом новом божестве. Потом
пришел император Юлиан; он обожествил бы самого себя, если бы копье,
убившее его, не нанесло также последнего удара по цезаристскому
идолопоклонству. Принужденное и хилое возрождение умершей религии в
таких формах было буквальным уродством и Юлиан, предпринимавший это, был
обречен погибнуть с дряхлым плодом, который он пытался принести в мир.
Несмотря на это, Аполлоний и Юлиан были двумя незаурядными, даже
великими личностями, и их история составила эпоху в анналах Магии. В
этот период в ходу были аллегорические легенды. Те, кто были учителями,
воплощали свои учения в своих личностях, и те, кто инициировал своих
учеников, писали притчи, сочетавшие секреты инициации. История
Аполлония, по Филострату, слишком абсурдная, если рассматривать
буквально, становится примечательной, если ее символы проверить согласно
данным науки. Это нечто вроде языческого евангелия, противоположного
Евангелию христианскому. Это пространная тайная доктрина и мы должны
восстановить и объяснить ее.
В третьей книге Филострата начальная глава содержит описание Гифаса,
удивительной реки, которая течет по неким равнинам и теряется в
недоступных районах. Эта река представляет магическое знание, которое
является простым в своих основных принципах, но трудным для того, чтобы
выводить из него конечные последствия. Филострат говорит нам в этой
связи, что грехи бесплодны, если они не освящены бальзамом деревьев,
растущих на отмелях Гифаса. Рыба этой реки посвящена Афродите; ее
гребешки голубые, чешуя многоцветна и хвост золотой; она может поднимать
хвост как угодно. В реке есть также животное, похожее на белого червя,
сварив его, получают масло, которое можно держать только в стекле. Когда
это масло извлекается на воздух — оно загорается, и тогда никто в мире
не может погасить его, и оно не может догореть до конца.
С помощью рыбы реки Гифас Аполлоний обозначает универсальную
конфигурацию, которую недавно показали гипнотические опыты; она с одной
стороны голубая, с другой золотая, а в центре — многоцветная. Белый
червь — это Астральный Свет, который превращается в масло, когда
конденсируется тройным огнем, такое масло — Универсальное Лекарство. Его
можно содержать лишь в стекле, которое не проводит Астральный свет. Этот
секрет доступен царю, который означает посвященного первой степени,
потому что он отождествляется с силой, которая может разрушать города.
Некоторые важные секреты показаны здесь с большой ясностью.
В следующей главе Филострат рассказывает о единорогах и говорит, что рог
этих животных, помещенный в кубок, можно использовать как противоядие
против всех ядов. Единственный рог символического создания представляет
иерархическое единство; Филострат добавляет, ссылаясь на Дамиса, что
упомянутые кубки редки и у царей. "Счастлив тот, кто никогда не
отравляется, но пьет из такой чаши", — говорит Аполлоний.
Дамис рассказывает также, что Аполлоний встретил женщину белую от ног до
груди, а далее — черную. Ученики были встревожены таким чудом, но
учитель протянул ей свою руку, потому что он узнал ее. Он сказал им, что
она была индийской Афродитой, чьи цвета есть цвета быка Аписа,
почитаемого египтянами. Эта женщина есть магическая наука, белое тело
которой — творимые формы — увенчаны черной головой, т. е. такой высшей
причиной, которая неизвестна человеку детально. Но Филострат и Дамис
знали, и это символизируется в данном рассказе, что они выражали в
сокрытии доктрины Аполлония. Секрет Великого Делания содержится с пятой
по десятую главах третьей книги. Форма выбранного символизма есть форма
дракона, охраняющего вход в дворец мудрости. Есть три вида драконов:
болота, равнины и горы. Гора есть Сера, болото — Ртуть и равнина — Соль
Философов. Драконы равнины располагаются на спине, как рыба-пила, что
соответствует кислым свойствам соли. Драконы гор имеют золотые чешуйки и
золотые зубцы, когда они ползают, звук их движения напоминает звон меди.
В их головах есть камень, с помощью которого можно производить любые
чудеса. Они греются на берегах Красного Моря и их можно поймать с
помощью красных одежд с золотыми буквами; они кладут свои головы на эти
волшебные буквы и впадают в спячку и тогда их можно обезглавить топором.
Кто не распознает здесь Камень Философов, Magisterium Красного и
владение огнем, представленного золотыми буквами? Под именем Цитадели
Мудрости Филострат описал Атанор как холм, окруженный туманом, но
открытый с южной стороны. Он имел четыре площадки, с которых струился
голубой туман, поднимаемый солнечным теплом и раскрашиваемый всеми
цветами радуги. Дно водоема песчаное, с красным мышьяком. Возле него
находился бассейн, наполненный огнем, откуда струилось живое пламя без
запаха и дыма и никогда не выше и не ниже края бассейна. Там были также
два резервуара из, черного камня, один из которых был наполнен дождем, а
другой — ветром. Дождевая цистерна открывалась во время исключительной
засухи, и тогда приходили тучи, которые орошали всю страну. Труднее было
бы описать Тайный Огонь философов и то, что они назвали своим Источником
Марии. Из этого перечисления следует, что древние алхимики в своем
Великом Делании применяли электричество, магнетизм и пар.
Филострат говорил позже о самом Философском Камне, который он называл
Камнем и Светом.
"Адепты не разрешают раскрывать это, потому что оно исчезает, если не
удерживать владение в соответствии с процессами Искусства. Мудр лишь
тот, кто посредством определенных словесных формул и ритуалов может
достичь Пантарбы. Это имя Камня, который ночью имеет вид огня,
пламенеющего и сияющего, тогда как днем он ослепляет своим блеском. Этот
свет есть тонкая материя удивительного качества, потому что он
притягивает все, что находится вблизи него".
Упомянутое выше откровение, содержащее секретные учения Аполлония,
доказывает, что Философский Камень есть ничто иное, как универсальный
магнит, сформированный Астральным Светом, сконденсированным и
сосредоточенным в центре. Это искусственный фосфор, содержащий
концентрированные силы всего порождающего тепла, и существует множество
аллегорий и преданий, которые являются свидетельствами его
действительного существования.
Вся жизнь Аполлония, как показал Филострат, следуя Дамису Ассирийцу,
есть сплетение апологий и легенд, содержащих учение великих учителей
инициации. Мы знаем, следовательно, почему изложение воплощает притчи и
в тексте этих притч мы ожидаем найти и, может быть, понять секрет знаний
иерофантов.
Несмотря на свои великие знания и силы, Аполлоний не стал преемником в
иерархической школе магии. Источником его посвящения была Индия, где он
обучался практике Браминов; он открыто проповедовал бунт и цареубийство;
это был великий характер на ложном пути. Фигура императора Юлиана
кажется более поэтичной и прекрасной, чем фигура Аполлония; он
поддерживал на троне всю строгость мудреца и надеялся перенести юный дух
христианства в слабеющее тело эллинизма. Он был благородным маньяком,
виновным лишь в том, что слишком много внимания посвятил ассоциациям
своего отечества и образам его родовых богов. Как противовес реальной
эффективности христианского учения он использовал Черную Магию для своих
Целей, следуя Ямвлиху и Максиму Эфесскому. Но боги, которых он ожидал
видеть юными и прекрасными, явились перед ним холодными и бессильными,
готовыми разлететься перед знаком креста.
Заключение было дано в полном соответствии с подъемом эллинизма, и
Галилеянин победил. Юлиан умер как герой, но богохульствуя против того,
кто одолел его. Аммиан Марцеллин описывает его последние мгновения; они
были мгновениями воина и философа. Проклятия христианских священников
долго витали над его могилой; но не прощал ли Спаситель, столь
возлюбивший благородные дела, приверженцев менее интересных и
благородных, чем несчастный Юлиан?
После смерти этого императора Магия и идолопоклонничество подвергались
общему порицанию. В это время появились те секретные ассоциации адептов,
к которым гностики и манихеи тяготели в последующий период. Эти общества
были хранителями заблуждений и истины вперемешку, но они передали под
печатью страшного зарока Великий Аркан древнего всемогущества вместе с
разрушенными надеждами угасшего колдовства и павшим священничеством.
Глава V. ЛЕГЕНДЫ
Странные рассказы, содержащиеся в "Золотой Легенде", какими бы
сказочными они не были, тем не менее, сообщают очень многое о
христианской древности. Это скорее притчи, чем истории, стиль их очень
прост и восточен, как и стиль Евангелий; и их традиционное существование
доказывает, что средства мифологии использовались, чтобы сокрыть
Каббалистические таинства инициации Иоаннитов. "Золотая Легенда" это
христианский Талмуд, выраженный в аллегориях и апологиях. Изучаема с
этой точки зрения, она имеет реальное значение и представляет высочайший
интерес. [6]
Один из рассказов этой «Легенды» так переполнен таинственными
характеристиками конфликта Магии и раннего христианства, изложенными в
манере драматической и пугающей. Для нас он представляет собой некоторую
комбинацию «Мучеников» Шатобриана и «Фауста» Гете.
Юстина была молодой влюбленной девушкой, дочерью жреца идолов. Ее окно
открывалось во двор христианской церкви, так что она могла каждый день
слушать чистый голос дьякона; громко читавшего священное Евангелие. Его
слова дошли до ее сердца и проникли в него так глубоко, что когда
однажды вечером ее мать заметила, что она выглядит очень печальной, и
пыталась разгадать причины ее преображения, Юстина пала на колени и
сказала: "Благослови меня, мать, или забудь меня: я Христианка". Мать
заплакала и обняла ее, после чего обратилась к мужу и сообщила ему то,
что слышала. В эту ночь родителей посетил один и тот же сон. На них
пролился божественный свет, и мягкий голос сказал: "Придите ко мне, все
несчастные, и Я упокою вас. Придите к моему возлюбленному Отцу, и я дам
вам царство, которое было уготовано для вас с начала мира".
Настало утро, отец и мать благословили дочь. Все трое были причислены к
новообращенным и после обычных испытаний были допущены к Святому
Крещению. Юстина вернулась из церкви белая и сияющая, вместе с матерью и
престарелым отцом, между тем как два непривлекательных человека,
закутанные в плащи, прошли, как Фауст и Мефистофель, идущие за
Маргаритой: это были колдун Киприан и его ученик Акладий. Они
остановились, ослепленные увиденным, но Юстина прошла, не обращая на них
внимания, и вышла в зал со своим семейством.
Теперь сцена меняется, и мы находимся в лаборатории Киприана. Круги
очерчены, кровавая жертва еще трепещет на дымящемся блюде; гений тьмы
стоит перед колдуном, говоря: "Ты звал меня; я пришел. Чего ты хочешь?"
— "Я люблю деву". — "Обольсти ее". — "Она Христианка". — "Соврати ее". —
"Я хотел бы обладать ею и не терять ее, можешь ли ты помочь мне". — "Я
соблазнил Еву, которая была невинна и ежедневно общалась с самим Богом.
Если твоя дева Христианка, то знай, что это был Я, кто привел Иисуса к
распятию". — "Тогда отдай ее в мои руки". — "Возьми эту волшебную мазь и
намажь ею порог ее жилища, остальное предоставь мне".
И когда Юстина уснула в своей маленькой простой комнате, Киприан
появился в ее дверях, произнося кощунственные слова и совершая страшный
обряд. Демон склонился над подушкой молодой девы и начал навевать ей
сластолюбивые сны с образом Киприана, кому она казалась снова выходящей
из церкви. В это время, однако, она взглянула на него; она услышала его,
потому что слова, которые он шептал, наполнили ее сердце тревогой. Но
она внезапно двинулась, проснулась и увидела себя с крестом. Демон
исчез, и соблазнитель, как часовой у двери, напрасно прождал всю ночь.
На завтра он снова вызвал своего адского знакомца. Тот признал свою
неспособность, и Киприан вызвал демона более высокого класса, который
преобразил себя в юную девушку и соблазнял Юстину советами и ласками. Та
уже была готова уступить, но ее ангел-хранитель помог ей; она вызвала
знак креста и отразила духа зла. Тогда Киприан вызвал владыку ада, и
Сатана прибыл лично. Он угрожал Юстине всеми бедствиями Иова и навлек
чуму на Антиохию; оракулы, по его наущению, объявили, что она
прекратится только тогда, когда Юстина удовлетворит Венеру и отвергнутую
любовь. Юстина, однако, молилась публично перед народом, и мор кончился.
Сатана таким образом был посрамлен. Киприан отошел от него, чтобы
признать всемогущество знака креста. Он оставил Магию, перешел в
христианство, был посвящен в епископы и встретился с Юстиной в
монастыре. Они полюбили друг друга чистой возвышенной любовью небесной
благодати; преследования пали на них; они были арестованы вместе,
приняли смерть в один и тот же день и заключили на груди Божьей свой
мистический и вечный брак.
Согласно легенде, св. Киприан был епископом Антиохии, но церковная
история говорит, что его кафедра была в Карфагене. Это не очень важно,
были ли эти два лица одним и тем же, или нет. Один принадлежит поэзии, а
другой — отец и мученик Церкви. Сохранилась молитва, приписываемая св.
Киприану, который, возможно, был епископом Карфагена: по скрытым и
иносказательным выражениям можно подумать, что священник до своего
обращения прибегал к мертвой практике Черной Магии. Ее можно изложить
так.
"Я, Киприан, слуга Господа нашего Иисуса Христа, молюсь Всемогущему
Богу-Отцу, говоря: Ты всесильный Бог, Бог мой всемогущий, пребывающий в
вечном свете. Ты священен и достоин восхваления и Ты отклонил в давние
времена заблуждения слуги Твоего, в которые я был ввергнут кознями
демона. Я пренебрегал Твоим истинным именем: я проходил среди стада и
оно было без пастыря. Облака не давали земле влаги; деревья не рождали
плодов и женщины были избавлены от труда. Я был связан и не был
свободен, и много зла окружало меня. Но теперь, Господь Иисус Христос, я
знаю Твое Святое Имя, я люблю Тебя, я преобразился всем своим сердцем,
всей душой и всем существом. Я отвернулся от множества своих грехов, так
что я могу прийти к Твоей любви и следовать Твоим приказаниям, которые
стали моей верой и моей молитвой. Ты есть Слово истины, единое Слово
Отца, и я молю Тебя теперь разбить Цепи мук и ниспослать Твоим детям
Твой благодетельный дождь подобный молоку, чтобы сделать свободными реки
и освободить тех, кто плавает, а так же тех, кто летает. Я молю Тебя
разбить все цепи и убрать все препятствия силою Твоего Святого Имени".
Древность этой молитвы очевидна, она воплощает многие замечательные
реминисценции первобытного типа, относящиеся к христианскому эзотеризму
первых столетий новой эры.
Определение «Золотая», данная сказочной легенде об аллегорических
святых, в достаточной степени показывает ее характер. Золото, в, глазах
посвященных, это конденсированный свет, священные числа Каббалы,
назывались золотыми; моральные наставления Пифагора содержались в
"Золотых Стихах", по той же самой причине мистический труд Апулея, в
котором осел играл важную роль, назывался "Золотой Осел".
Христиане обвинялись язычниками в поклонении ослу, и это не было их
собственной выдумкой; это восходит к евреям Самарии, которые выражали
Каббалистические идеи Божественного с помощью египетских символов. Разум
представлялся символом магической звезды, известный под именем Ремфам;
наука изображалась эмблемой Анубиса, более позднее имя его — Ниббас;
простонародная вера являлась в образе Тартака, бога, который
представлялся держащим книгу, облаченным в плащ и имеющим голову осла.
Согласно ученым Самарии, христианство было царством Тартака, или слепой
веры и вульгарной доверчивости, установленными как универсальное
прорицание наивысшими для понимания и познания. Вот почему при своих
сношениях с неевреями и тогда, когда они слышали, что Христиане
причисляются к таковым, они протестовали и просили не смешивать их с
теми, кто почитает ослиную голову. Это вводило в заблуждение философов.
Тертуллиан сообщает о Римской карикатуре, распространенной в его дни,
которая обнажает Тартака во всей его славе, представляемого как бог
христиан, к вещему удивлению Тертуллиана, хотя он и был автором
знаменитого афоризма: "Верую, потому что абсурдно".
"Золотой Осел" Апулея — это оккультная легенда о Тартаке. Это магическая
эпическая поэма и сатира против христианства. Ее история такова. Луций,
герой романа, путешествовал по Фессалии, стране волшебников. Он
пользовался гостеприимством в доме человека, жена которого была
колдуньей, и он соблазнил служанку ее, думая таким путем выведать
секреты ее хозяйки. Девушка обещала ознакомить любовника с кушаньем, с
помощью которого колдунья превращается в птицу, но она ошиблась ящиком,
и Луций превратился в осла. Она могла поддержать его лишь тем, что
сказала, что для возвращения к прежнему состоянию достаточно поедать
розы; роза была цветком инициации. Трудность состояла в том, чтобы найти
розы ночью, и было решено подождать до утра. Служанка оставила осла, и
его увели разбойники. Был маленький шанс пройти через розы, так нужные
ослу, но садовники отогнали животное палками.
Во время своего долгого и обидного пленения он услышал историю Психеи,
эту удивительную и символическую легенду, так близкую ему. Психея хотела
найти секреты любви, как Луций пытался отыскать секреты магии; она
утратила любовь и человеческий облик. Она была странствующей
изгнанницей, живущей под гневом Афродиты, и он был рабом воров. Но
пройдя через ад, Психея должна была вернуться на небеса; и боги
сжалились над ним. Ему явилась во сне Исида, которая обещала, что ее
жрец вернет ему розы во время торжеств праздника в ее честь. Наступил
праздник. Апулей подробно описывает процессию Исиды; это описание очень
ценно для науки, потому что дает ключ к египетским мистериям. Первыми
проходят люди в масках, ведущие причудливых животных; это простонародные
сказки. За ними следуют женщины, разбрасывающие цветы и несущие на
плечах зеркала, которые отражают образ великой божественности. То же
делают и мужчины, которые идут впереди и оглашают догмы, которые женщины
украшают, подсознательно отражая высшие истины, свойственные их
материнским инстинктам. За ними следуют мужчины и женщины, являющиеся
светоносцами; они представляют союз двух сущностей, активных и пассивных
породителей науки и жизни. После света следует гармония, представленная
юными музыкантами, и, в конце, изображения богов, числом три, за
которыми идет великий иерофант, несущий, вместо образа, символ великой
Исиды, который представляет собой золотой шар, поддерживаемый
жезлом-кадуцеем. Луций увидел венок роз в руках великого священника; он
приблизился, не был оттолкнут; съев розы, он восстановил человеческий
облик.
Все это изложено поучительно и перемежается эпизодами героическими и
гротескными, что отражает причуды и Луция, и осла. Апулей был
одновременно и Рабле, и Сведенборгом конца древнего мира.
Великие учителя христианства или заблуждались, или отказывались понять
мистицизм Золотого Осла. Св. Августин в своем "Граде Божьем" самым
серьезным образом спрашивает, верит ли кто-нибудь в то, что буквально
превращается в осла и кажется расположенным принять эту возможность, но
только как исключительный феномен — из которого не вытекают никакие
последствия. Если с его стороны это была ирония, то следовало бы
сказать, что это очень жестоко, но если это искренне… Однако, св.
Августин — проницательный краснобай Мадауры, был скорее всего искренним.
Слепы и несчастны были те инициаты Античных Мистерий, которые осмеивали
осла Вифлеема, не ощущая младенца Бога, который сиял над мирными
животными в яслях — младенца, появление которого стало сияющей звездой
прошлого и будущего. Пока философия, побежденная бессилием, причиняла
обиды победоносному христианству, отцы Церкви осознали все величие
Платона и создали новую философию, основанную на живой реальности
Божественного Слова, присутствующего в Его Церкви, возрожденного в
каждом из ее членов и бессмертного в человечестве. Она была бы грезой
гордости более высокой, чем греза о Прометее, не будь она в одно и то же
время учением о пожертвовании и искуплении, человечном, потому что оно
божественно и божественном, потому что оно человечно.
Глава VI. НЕКОТОРЫЕ КАББАЛИСТИЧЕСКИЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ И СВЯЩЕННЫЕ ЭМБЛЕМЫ
Следуя прямым предписаниям Спасителя, ранняя Церковь не показывала свои
Святейшие Таинства, чтобы они не подвергались профанации со стороны
толпы. Использование Крещения и Причастия было заслугой последующих
инициации; священные книги тоже держались в тайне, их свободное изучение
и, более того, толкование было оставлено священникам. Изображения были
малочисленны и мало выразительны по характеру. Чувство времени
удерживало от воспроизведения фигуры Христа, и изображения в катакомбах
были, по большей части, Каббалистическими эмблемами. Таков Эдемский
Крест из четырех рек, куда жаждущие приходили напиться; таинственная
рыба Ионы часто замещалась двуглавым змием; человек, поднимающийся из
сундука, напоминал изображения Осириса. Все эти аллегории в последующий
период подверглись осуждению благодаря гностицизму, который использовал
их неправильно, материализуя священные традиции Каббалы.
Имя гностиков не всегда отвергалось Церковью. Те отцы, учение которых
соответствовало традициям св. Иоанна, часто использовали этот титул,
чтобы обозначить им совершенного Христианина. Кроме великого Синезия,
который был законченным Каббалистом, но, безусловно, ортодоксом, св.
Ириней и св. Климент Александрийский применяли его в этом смысле. Ложные
гностики восставали против иерархического порядка, стараясь унизить
священную науку ее общей диффузией, подставить видение вместо понимания,
личный фанатизм вместо иерархической религии и особенно мистическую
вольность чувственных страстей вместо той мудрой христианской трезвости
и послушания закону, которые суть мать чистых браков и спасительной
умеренности.
Наведение экстаза с помощью физических средств и подмена святости
сомнамбулизмом — таковы были неизменные тенденции тех сект каинитов,
которые продолжали Черную Магию Индии. Церковь могла запретить их, но
это не отклоняло их от цели; прискорбно, что доброе зерно науки часто
страдало, когда проходил плуг, и пламя вспыхивало в полях, заросших
плевелами.
Враги рода и семьи, ложные гностики надеялись достичь бесплодия,
насаждая разврат: их намерением было одухотворить материю, но, в
действительности, они материализовали дух, причем самым отвратительным
образом. Их теология изобиловала спариванием Эонов и чувственными
объятиями. Подобно Брахманам, они поклонялись смерти под символом
лингама, их созданием был бесконечный онанизм и искуплением вечные
аборты.
Стараясь уйти от иерархии с помощью чудес — как если бы чудо без
иерархии не доказывает ничего, кроме дезорганизации и мошенничества,
гностики, со времени Симона Мага, были великими мастерами чудес.
Практикуя нечистые ритуалы Черной Магии вместо установленного культа,
они заставляли появляться кровь вместо вина Причастия и заменяли
каннибальскими причастиями мирную и чистую трапезу Небесного Агнца.
Архиеретик Маркос, ученик Валентина, совершал Мессу с двумя чашами; он
наливал вино в меньшую и с произнесением магических формул, большой
сосуд наполнялся жидкостью, подобной крови, которая поднималась и
закипала.
Он не был священником, но надеялся таким способом доказать, что Бог
вложил в него чудодейственный дар. Он побуждал своих учеников совершать
это чудо в его присутствии. Вместе с ним чаще всего действовали женщины,
но они всегда впадали в конвульсии и исступление; Маркос вдохновлял их,
вселяя в них свою манию, так что они соглашались забыть ради него и ради
религии не только стыдливость, но и все приличия.
Такое вторжение женщин в священничество всегда было мечтой ложных
гностиков, потому что таким уравниванием полов они вносили анархию в
семью и воздвигали камень преткновения на путях общества. Истинное
священничество женщин — это материнство, скромность — их главный ритуал.
Это гностики отказывались понимать, или они понимали это очень хорошо и,
подвергая порче священный материнский инстинкт, они разрушали барьер
между ними и полной свободой их желаний.
Однако прискорбная открытая непристойность владела не всеми. Напротив,
среди гностиков были монтанисты, которые намеренно преувеличивали
требования морали, чтобы сделать их практически неприменимыми. Сам
Монтан, чьи острые поучения соблазнили парадоксальный и экстремистский
гений Тертуллиана, предавался самому разнузданному бесстыдству бешенства
и экстаза вместе с Присциллой и Максимиллой, его прорицательницами, или,
как мы сказали бы сейчас, сомнамбулистками. Их не замедлила постичь
естественная кара, — они окончили сумасшествием и самоубийством.
Доктрина маркосианцев была глубокой и материализованной Каббалой; они
грезили, что Бог создал все с помощью букв алфавита; что эти буквы были
божественной эманацией, способной порождать сущности; что слова были
всемогущи и производили реальные чудеса. Все это в некотором смысле
истинно, но не в смысле маркосианской ереси. Еретики подменяют
действительность галлюцинациями и верят, что они могут перемещаться
невидимыми, потому что мысленно проходят там, где хотят, будучи в
сомнамбулическом состоянии. В ложной мистике жизнь и сон часто так
перемешиваются, что состояние сна наполняет и изменяет реальность:
естественная функция воображения состоит в том, чтобы пробуждать образы
и формы, но при чрезмерном возбуждении это приобретает крайние формы,
как доказывается феноменами чудовищного воображения, и многими
аналогичными фактами, которые официальная наука должна была бы мудро
изучать, а не отрицать. Сюда относятся, в частности, то, что называют
дьявольскими чудесами, какими были чудеса Симона, Менандриана и Маркоса.
В наши дни ложный гностик по имени Винтрас, эмигрант, живущий в Лондоне,
заставляет кровь появляться в пустых сосудах и на священных гостиях.
Несчастный после этого приходит в экстаз подобно Маркосу, предрекает
падение иерархий и предстоящий триумф нового священничества,
посвятившего себя беспорядочным и разнузданным половым связям.
После многообразного пантеизма гностиков пришел дуализм Маркоса,
сформулированный как религиозная догма ложных инициации,
распространенная среди псевдо-магов Персии. Персонификация зла
противопоставляет Бога самому Богу, Князя Тьмы — Князю Света и для этого
периода отмечается та пагубная доктрина вездесущия и всевластия Сатаны,
против которой мы заявляем наш самый решительный протест. Здесь мы не
собираемся отрицать или утверждать предания, касающиеся падения ангелов
и всего, что утверждается Святой Католической, Апостольской и Римской
Церковью. Но имея в виду, что падшие ангелы имели вождя перед своим
отступничеством, дело не могло принять другого оборота, как низвержение
их в общую анархию, сдерживаемую лишь неотразимой справедливостью
Божьей. Отдаленный от Божества, которое является источником всякой силы,
и виновный более чем другие, мятежный князь ангелов не мог не быть никем
другим, как самым последним и наиболее бесплодным из всех отверженных.
Но если в Природе есть сила, которая притягивает тех, кто забыл Бога
ради греха и смерти, такая сила есть ничто иное как Астральный Свет, и
мы не отказываемся признать его орудием содействия падшим духам. Мы
вернемся к этому, готовые к подробному объяснению, такому, которое может
быть вразумительным во всех его значениях. Обнародование великой тайны
оккультизма сделает очевидным опасность вызывания духов, злоупотребления
гипнотизмом, столоверчением и всем, что связано с чудесами и
галлюцинациями.
Арий подготовил путь для манихейства своим гибридным содержанием Сына
Бога, отличающегося от самого Бога. Это был эквивалент гипотезы о
дуализме Божества, неравенстве в Абсолюте, подчинению в Высшей Власти,
возможности конфликта между Отцом и Сыном и даже его необходимостью. Эти
рассуждения, и неравенство двух терминов божественного силлогизма,
делают неизбежным отклонение идеи. Существует ли сомнение в том, может
ли Божественное Слово быть добрым или злым — может ли быть Бог или
дьявол? Провозгласив, что Сын и Отец имеют одну и ту же сущность,
Никейский собор спас мир, хотя истина может быть понята лишь теми, кто
знает, что принцип в действительности устанавливает равновесие
вселенной.
Гностицизм, арианство, манихейство вышли из неправильно толкуемой
Каббалы. Следовательно, Церковь была права, запрещая своим верующим
изучение столь опасной науки; ключи от нее были оставлены лишь высшим
священникам. Тайное предание гласит, что эти ключи вверялись лишь
верховному понтифику — папе римскому. Оно родилось, по меньшей мере, при
папе Льве III. Считают, что он составил оккультный требник и подарил его
императору Карлу Великому. Он содержал самые сокровенные сведения о
ключах Соломона. Эта небольшая работа была запрещена церковью. Она
известна под именем "Энхиридиона Льва III" и мы имеем ее древнюю копию,
очень редкую и занимательную.
Утрата каббалистических ключей не повлекла за собой утрату
непогрешимости церкви, которой всегда помогает Святой Дух, но это
привело к затемнению толкования многих мест из пророчеств Иезекииля и
Апокалипсиса св. Иоанна, которые зачастую кажутся совершенно
невразумительными. Законопослушные последователи св. Петра могли бы
согласиться с уважением к этой книге и благословить труды их смиренного
сына, который, веря, что он нашел один из ключей знания, пришел положить
его к ногам тех, кто имеет исключительное право открывать и закрывать
сокровища понимания и веры.
Глава VII. ФИЛОСОФЫ АЛЕКСАНДРИЙСКОЙ ШКОЛЫ
В эпоху своего угасания, школа Платона распространила великий свет на
Александрию; но, победив после трех столетий войны, христианство усвоило
все, что было неизменным и правильным в учениях античности. Последние
противники новой религии пытались остановить прогресс живых людей
гальванизацией мумий. Пришло время, когда борьба уже не могла более
продолжаться, и язычники Александрийской школы, не желая и не сознавая
этого, стали трудиться над священным монументом, воздвигнутым учениками
Иисуса из Назарета, чтобы смотреть в лицо всем эпохам. Аммоний Сакка,
Плотин, Порфирий и Прокл — это великие имена в анналах науки и
добродетели: их теология была возвышенной, учение — нравственным,
собственное поведение — безупречным. Но главной и наиболее поучительной
фигурой этой эпохи, ярчайшей звездой в этом созвездии была Гипатия, дочь
Феона — эта целомудренная и ученая девушка, разум и добродетели которой
привели ее к купели Крещения, но она предпочла мученически умереть
отстаивая свободу познания, когда ее пытались затащить туда. Синезий из
Кирены учился в школе Гипатии. Он стал епископом Птолемеев и был одним
из ученейших философов, а так же лучшим христианским поэтом древности.
Это он заметил, что люди всегда презирают вещи, которые легко понять и
все, что им требуется, это — обман. Когда ему предложили сан епископа,
он написал своему другу так:
"Ум, который влечется к мудрости и созерцанию истины, в первую очередь
старается скрыть это, чтобы оно могло оказаться приемлемым для
большинства. Есть реальная аналогия между светом и истиной, как между
нашими глазами и обычным пониманием. Внезапное созерцание слишком
блестящего света ослепляет глаз и лучи его должны быть ослаблены тенью,
чтобы быть приемлемыми для людей со слабым зрением. Так, по моему
мнению, людям необходимы фикции, истина слишком вредна для тех, кто не
очень силен для того, чтобы воспринять ее во всем ее величии.
Следовательно, если церковные законы разрешают приберегать мнения и
выражаться аллегорически, я могу принять предлагаемый сан; другими
словами, условие состоит в том, что я буду оставаться философом дома,
хотя на публике я буду произносить нравоучения и притчи. Что может быть
общего между вульгарной толпой и высокой мудростью? Истину следует
держать в секрете; большинство нуждается в наставлениях, соответствующих
его несовершенному рассудку".
Очень огорчительно, что Синезий писал в таком стиле, как и не может быть
ничего более бестактного, чем скрывать мнение, когда оно не согласно с
публичным учением. Результатом подобного неблагоразумия является общее
убеждение сегодняшнего дня, что религия необходима для народа; вопрос
состоит в том, для какого народа, очевидно, что никто не хочет включения
в эту категорию, когда понимание и этика запутаны.
Наиболее замечательный труд Синезия — это трактат о снах, в которых он
развертывает чистейшие Каббалистические доктрины и проявляет себя как
теософ, чей экзальтированный и темный стиль навлекает подозрение в
ереси, но в нем не было ни упрямства ни фанатизма сектантов. Он умер,
как жил — в мире с Церковью, мягко подчиняя свои сомнения Церковному
авторитету; его клир и паства не просили ничего лучшего, чем его руки.
Согласно Синезию, состояние сна доказывает индивидуальность и
нематериальные свойства души, которая в этих условиях создает для себя
небеса, землю, сияющие светом дворцы, или, наоборот, темные пещеры —
согласно своим намерениям и желаниям. Моральный прогресс можно оценить
по тенденции снов, потому что в них взвешена свободная воля, а
воображение целиком предается доминирующим инстинктам. Образы возникают
как отражения или тени мысли: предчувствия получают телесный облик;
воспоминания перемежаются с надеждами. Книга снов пишется иногда
сияющими, а иногда темными знаками, но можно установить точные правила,
по которым они могут быть расшифрованы и прочитаны. Жером Кардан написал
пространный комментарий к трактату Синезия и даже, можно сказать,
дополнил его словарем сновидений с пояснениями. В целом все это
существенно отличается от дешевых книжонок подобного содержания и
занимает серьезное место в библиотеке оккультной науки.
Синезию приписывают замечательные труды, которые появились под именем
Дионисия Ареопагита; во всяком случае, их считают апокрифическими и
принадлежащими к блестящему периоду Александрийской школы. Они являются
памятниками завоевания христианством высшей Каббалы и они вразумительны
лишь для тех, кто был посвящен в нее. Главные трактаты Дионисия — это "О
божественных именах" и "О небесной Иерархии". Первый объясняет и
упрощает все таинства раввинской теологии. Согласно автору, Бог есть
бесконечный и неопределенный принцип; в Себе Он единственен и невыразим,
но мы приписываем Ему имена, которые формулируют наши стремления к Его
божественному совершенству. Сумма этих имен и их взаимоотношение с
числами устанавливает то, что есть наивысшего в человеческой мысли;
теология в меньшей степени наука о Боге, чем наука о наших наиболее
сублимированных устремлениях. Уровни духовной иерархии установлены на
шкале чисел, управляемых триадой. Существует три ангельских порядка, и
каждый из них содержит три хора. Это модель, по которой должна
устанавливаться иерархия на земле и церковь есть ее самый совершенный
тип: в ней имеются князья, епископы и, наконец, простые священники.
Среди князей имеются кардинал-епископы, кардинал-священники и
кардинал-дьяконы. Среди прелатов имеются архиепископы, простые епископы
и викарные епископы. Среди простых священников имеются ректоры или
викарии, простые священники и те, кто держат дьяконат. Эту священную
иерархию дополняют три предварительных степени, к которым относятся
субдьяконат, младшие служители и церковнослужители. Функции всего
соответствуют ангелам и святым: они должны славить тройные Божественные
имена в каждом из Трех Лиц, потому что Неделимой Троице поклоняются во
всей ее полноте в каждой из Божественных Ипостасей. Эта
трансцендентальная теология была теологией ранней церкви и возможно она
приписывается св. Дионисию лишь в силу предания, которое восходит к его
и апостольским временам, почти так же раввинские издатели книги "Сефер
Йецира" приписывали этот текст патриарху Аврааму, потому что она
воплощала традиции, передававшиеся от отца к сыну в семье этого
патриарха. Однако, может быть, книги св. Дионисия драгоценны для науки:
они освящают мистический союз античной инициации с евангелием
христианства, объединяя идеальное понимание высшей философии с
теологией, совершенной и безупречной.
НАВЕРХ СТРАНИЦЫ |
