|
Глава I.
ВЫДАЮЩИЕСЯ АВТОРЫ ВОСЕМНАДЦАТОГО ВЕКА
Китай был практически неизвестен окружающему миру до конца семнадцатого
столетия, когда эта обширная империя, иногда посещавшаяся нашими
миссионерами, начала открываться им и явилась подобно некрополю всех
наук прошлого. Китайцев можно назвать расой мумий, у них не было ничего
развивающегося, традиции их были незыблемыми, дух и жизнь из которых
давно отлетели. Они больше не знали ничего, но у них была неопределенная
память обо всем. Гений Китая — это дракон Гесперид, который охраняет
золотые яблоки в саду науки. Вместо того, чтобы завоевать их, победив
дракона, подобно Кадму, китайцы скрывали созданное и магнетизированное
этим чудовищем. Одна лишь тайна живет в Китае. Наука находится в
состоянии летаргии или, по меньшей мере, в глубоком сне и говорит только
во сне. Мы уже сказали, что китайское Таро основано на тех же
каббалистических и абсолютных данных, что и еврейская Сефер Йецирах; но
в Китае существует же иероглифическая книга, содержащая исключительно
комбинации двух фигур. Это Ицзин, приписываемая императору Фу Си. Де
Мезон в своих "Письмах из Китая" устанавливает, что она не содержит
букв. Ее сложность, однако, не больше чем сложность Зогар, к которой она
выглядит интересным дополнением и по сути является ценным приложением.
Зогар объясняет работу Гармонии, или всеобщего равновесия, а Ицзин есть
иероглифическая и цифровая демонстрация этого. Ключом этого произведения
является пантакль, известный как Триграммы Фу Си. Согласно легенде,
изложенной в Ван Би, собрании произведений крупнейших авторитетов Китая,
собранных Ли Даопином, во времена династии Сун, около семи-восьми
столетий назад, император Фу Си однажды размышлял на берегу реки о
великих тайнах Природы, когда увидел сфинкса, выходящего из воды,
аллегорическое животное было смесью лошади и дракона. Голова его была
лошадиной, он имел четыре ноги и змеиный хвост, спину покрывали чешуйки,
на каждой из которых сиял символ таинственных триграмм; эта змеиная
лошадь, вдохновитель, или скорее, носитель вдохновения, подобно Пегасу
греческой мифологии, этому символу универсального света, посвятила Фу Си
в универсальную науку. Триграммы служили введением; он сосчитал чешуйки
и скомбинировал триграммы так, что они помогли ему постичь синтез наук,
сравнивая и объединяя одну с другой с помощью существовавших и
необходимых гармоний Природы. Скрижали Ицзин были результатом этих
чудесных комбинаций. Числа Фу Си были теми же, что числа Каббалы, его
пантакль аналогичен Соломонову, как уже объяснялось в "Учении о ритуале
высшей Магии". Его скрижали соответствуют тридцати трем Путям,
пятидесяти Воротам Света; следовательно, Ицзин не может быть темным для
тех, кто имеет ключ, Сефер Йецира и Зогар.
Таким образом, абсолютная философия в Китае существовала. «Цзины»
являются комментарием к этому Абсолюту, который скрыт от профанов, и их
отношение к «Ицзин» подобно отношению Пятикнижия Моисея к откровениям в
"Сефер Дзениофа", которая является Книгой тайн и Ключом к еврейскому
Зогару. Конфу-цзы, или Конфуций, открыл или, скорее, скрыл эту Каббалу,
существование которой он мог отрицать, чтобы повернуть поиски профанов
на неправильный путь, так же, как ученый талмудист Маймонид отрицал
реальность Ключа Соломона. После Конфуция пришел материалист Фо, который
подставил традиции индийского волшебства вместо пережитков египетской
трансцендентальной магии. Культ Фо парализовал прогресс наук в Китае и
цивилизация великого народа застыла в рутине и оцепенении.
Мудрый и удивительно глубокий философ Лейбниц, который был посвящен в
высшие истины абсолютной науки, думал, что он мог бы разглядеть в Ицзин
свое собственное открытие дифференциального исчисления.
Великий Герметический Аркан
Наиболее важные открытия религиозных древностей в Китае были
результатами теологических диспутов. Их вызвал вопрос о том, правы ли
иезуиты, разрешая культ небес и культ предков среди обращенных в
христианство китайцев. Иными словами, расценивать образованным китайцам
небеса как Божество, или просто как пространство и Природу. Об этом
много спорили и писали. Иезуиты были фундаментально правы, но были
неправы в своем образе действий, в результате чего возникали новые
трудности, которые не были преодолены, что заставляло в Китае проливать
кровь наших неутомимых мучеников.
По этой причине индийцы почитают Шиву, безжалостного разрушителя, чьей
символической формой была форма физической любви и материального
порождения.
Система Сведенборга есть ни что иное, как система Каббалы минус принцип
иерархии, это храм без краеугольного камня и без фундамента; это
обширное здание, воздушное и фантастическое. Организовать анархию — это
проблема, которую пытаются решить революционеры, и она всегда с ними;
это камень Сизифа, который всегда катится на них. Чтобы просуществовать
хотя бы недолго, они всегда прибегают и будут прибегать к деспотизму, не
имеющему иного оправдания, чем необходимость и этот деспотизм слеп и
яростен, как анархия. Уход от гармонической монархии разума возможен
только в абсурдную диктатуру глупости.
Средства, предлагаемые Сведенборгом для общения со сверхъестественным
миром, основаны на вспомогательных состояниях, связанных со сном,
экстазом и каталепсией. Просвещенный швед утверждает возможность такого
состояния, не сообщая практических способов достичь его. Очевидно его
ученикам, для восполнения упущения, пришлось вернуться к индийской
обрядовой магии, когда гений выступает вперед, чтобы дополнить
пророческие и каббалистические интуиции Сведенборга естественным
чудотворством. Таким человеком оказался немецкий врач Месмер. Он
завоевал славу открытия, без инициации и без оккультного знания,
универсального фактора света и его чудес. Его «Афоризмы», которые
современники рассматривали как сборник парадоксов, сформировали основу
для физического синтеза.
Месмер постулировал два модуса естественного бытия — это субстанция и
жизнь, производящие те неподвижность и движение, которые устанавливают
равновесие вещей. Он распознал существование первичной материи, которая
текуча, универсальна, способна к неподвижности и движению. Ее
неподвижность определяет состав субстанции, тогда как ее непрерывное
движение изменяет и обновляет формы. Эта текучая материя активна и
пассивна, как пассивная она втягивается, а как активная выбрасывается
сама по себе. Благодаря этой материи мир и то, что живет в нем,
притягивается и отражается; это проходит через все, циркулируя, словно
кровь. Оно устанавливает и обновляет жизнь всех существ, является
фактором их силы и может стать орудием их воли. Чудеса являются
результатом исключительных воли и энергии. Феномены сцепления и
эластичности, плотности или мягкости тел, производятся различными
комбинациями этих двух свойств в универсальном флюиде или первичной
материи. Болезнь, как все физические расстройства, относится к
нарушениям нормального равновесия первичной материи в так или иначе
организованном теле. Организованные тела симпатичны или антипатичны друг
другу, по причине их частного равновесия. Симпатические тела могут
заботиться друг о друге, взаимно восстанавливая равновесие. Эта
способность тел уравновешивать друг друга притяжением или отталкиванием
первичной материи Месмером была названа магнетизмом, и поскольку она
изменяется соответственно формам, в которых она действует, он назвал ее
животным магнетизмом, когда изучал эти феномены в живых существах.
Глава II. ЧУДОТВОРЦЫ ВОСЕМНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ
Восемнадцатый век не доверял ни чему, кроме магии, поскольку смутные
убеждения — это религия душ, лишенных истинной веры. Чудеса Иисуса
Христа отрицались, в то время как графу де Сен-Жермену воскрешения
приписывались. Этот исключительный человек был таинственным теософом,
владевшим секретами Великого Делания, производства алмазов и драгоценных
камней. Наконец, он был светским человеком, галантным и учтивым. Мадам
де Жанли, которая видела его в те давние годы почти ежедневно, говорила,
что даже его изображения драгоценных камней на картинах имеет
натуральный огонь и блеск, секрет которого не могли разгадать химики и
художники. Можно лишь предполагать, то ли он ухитрялся зафиксировать
свет на полотне, то ли использовал для этого жемчужины или какое-то
металлическое покрытие.
Граф де Сен-Жермен исповедовал католическую религию и исполнял ее обряды
с великой преданностью. Тем не менее, имеются сообщения о подозрительных
вызываниях духов и странных призраков; он говорил также, что обладает
секретом вечной молодости. Было ли это мистицизмом или безумием? Его
происхождение неизвестно; у говоривших с ним складывалось впечатление,
что он жил много веков. Обо всем, что касалось оккультной науки, он
говорил очень мало, и когда заходила речь об инициации, он притворялся,
что ничего об этом не знает. Он выбирал себе учеников, требуя с их
стороны пассивного подчинения, и затем говорил о господстве, к которому
они призваны, господству Мелхисидека и Соломона, господству посвящения,
которое в то же время является священничеством.
"Будьте светочем мира", — говорил он. — "Если ваш свет есть лишь свет
планеты, вы будете ничем в глазах Бога. Я оставляю за вами величие,
земное есть лишь тень его. Вы будете управлять движением звезд и те, кто
правят царствами — будут управлять вами".
Эти обещания, подлинный смысл которых был для тайных адептов совершенно
понятен, сообщены анонимным автором "Истории тайных обществ в Германии"
и свидетельствуют о некоторой школе инициации, с которой граф де
Сен-Жермен был связан. Следующие детали, касающиеся его, до сих пор
оставались неизвестны.
Граф де Сен-Жермен родился в Лентмерице в Богемии в конце семнадцатого
века. Он был то ли родным, то ли приемным сыном розенкрейцера, который
называл себя Comes Cabalicus — Компаньон Каббалист — высмеянного под
именем графа де Габалиса несчастным аббатом де Вильяром. Сен-Жермен
никогда не говорил о своем отце, но считал, что тот вел жизнь лесного
изгнанника и странника, сопровождаемого его матерью. Это продолжалось
семь лет. Символически это означало посвящение в степень Мастера. Его
матерью была наука адептов, а лес — миром, лишенным истинной цивилизации
и света. Принципами Сен-Жермена были принципы Розы и Креста, и в своей
стране он создавал общество, от которого отошел, когда анархические
доктрины стали побеждать в братстве, которое пополнялось новыми
соучастниками Гнозиса. Он был отторгнут собратьями, даже был заключен,
по некоторым данным, в башню замка Рюэль. С другой стороны, мадам де
Жанли рассказывает, что он умер в герцогстве Гольдштейн, став жертвой
собственных познаний и ужасов собственной жизни. Во всяком случае,
достоверно известно, что он внезапно покинул Париж, никто не знает, куда
он уехал, и его компаньоны более о нем не вспоминали. Ассоциация,
созданная им под именем Сен-Жакен, которое трансформировалось в
Сен-Жоашем, продолжало действовать до Революции, во время которой оно
распалось, или же было преобразовано, подобно многим другим.
Рассказанная история содержится в памфлете против иллюминизма, она
извлечена из сообщений из Вены и, хотя ее стоит воспроизвести, в ней нет
ничего, что соответствовало бы действительности.
"Согласно вашему представлению, я получил сердечный привет от M.N.Z.,
который был уже уведомлен о моем прибытии. Гармонику он весьма одобрил.
Он говорил прежде всего об испытаниях, но в этом я ничего не понял.
Вчера вечером я сопровождал его в сельское имение, земли которого
прекрасны. Храмы, гроты, каскады, лабиринты, пещеры достойны восхищения,
но исключительно высокая стена, окружающая все это, мне очень не
понравилась, хотя за ней имеется чудесный проспект… Я принес с собой
гармонику, по требованию M.N.Z., чтобы поиграть на ней в течение
нескольких минут в указанном месте и по получении условного сигнала.
Визит в сад закончился, он привел меня в комнату, в передней части дома
и там под тривиальным предлогом почти сразу покинул. Было очень поздно,
он не возвращался, мной овладели слабость и желание спать, как вдруг к
дому подъехало несколько карет. Я открыл окно, но не увидел ничего, и
был приведен в недоумение таинственным шепотом гостей. Мной овладел сон,
и через час, меня разбудил слуга, который был послан за мной. Он шел
очень быстро впереди меня, я автоматически следовал за ним. Вдруг я
услышал звуки горнов, которые исходили из глубины пещеры. В этот момент
я потерял своего провожатого и, проследовав в направлении, откуда
исходил шум, я увидел лестницу, ведущую в подземелье, из которого
слышалось похоронное пение, и я увидел тело в открытом гробу.
По одну сторону стоял человек в белой одежде, покрытой кровью, мне
показалось, что на его правой руке была открыта жила. Все
присутствующие, кроме его помощников, были в длинных черных мантиях с
обнаженными мечами в руках. К своему ужасу я увидел, что вход в
подземелье был загражден человеческими костями. Это мрачное помещение
освещалось только пламенем горящего спирта.
Не зная, смогу ли я найти своего провожатого, я поспешно отошел и нашел
его, разыскивающим меня в нескольких шагах отсюда. Глаза его были
измученными; довольно грубо взяв меня за руку, он увлек меня в
уединенный садик. Множество ламп испускали сияние, журчание падающей
воды, пение механических соловьев и ароматы, исходящие отовсюду,
возбудили мое воображение. Я очутился за богато убранной зеленой
беседкой, в нее внесли человека, которого я видел в гробу в подземелье.
В это мгновение я получил сигнал играть. Человек пришел в себя, как
только я коснулся гармоники, и спросил: "Где я, что это за звуки?" Крики
радости, сопровождаемые звуком труб и цимбал, были ему ответом. Все
подняли руки и удалились в глубь сада, быстро скрывшись из вида. Я все
еще очень возбужден, когда пишу эти строки, и, если бы не имел
обыкновения делать свои заметки на месте, то счел бы все это сном".
Самая необъяснимая часть этой истории — это присутствие непосвященного
лица, рассказывающего о событии. Как ассоциация могла столь рисковать
раскрытием ее тайн — этот вопрос остается без ответа; само же таинство
объясняется легко. Последователи старых розенкрейцеров, изменяя мало по
малу строгие иерархические методы своих предшественников в инициации,
стали мистической сектой и рьяно исповедовали магические доктрины
тамплиеров, в результате чего они стали считать себя единственными
хранителями тайн, Евангелия от Иоанна. Они рассматривали текст этого
Евангелия как аллегорическое описание последовательности ритуалов,
обозначающих полную инициацию, и они верили, что история Христа должна
быть реализована в личности каждого адепта. Более того, они верили, что
Спаситель, вместо того, чтобы быть похороненным Иосифом Аримафейским,
возвратился к жизни в доме св. Иоанна. Такова была тайна, о которой они
возвещали звуками горнов и гармоники. Кандидату предлагалось принести в
жертву свою жизнь, и он подвергался кровопусканию, которое ввергало его
в обморок. Обморок символизировал смерть, и когда неофит приходил в
себя, это воскресение радостно приветствовалось. Многие верили, что
свершалось действительное воскресение, и что они обретали бессмертие.
Секта Сен-Жакен была орденом гностиков, погруженных в иллюзии Магии
Очарования; истоки ее находились в учении розенкрейцеров и тамплиеров, и
ее названием служило одно из двух слов — Иакин и Боаз, написанных на
двух главных пилонах Храма Соломона. В иврите начальная буква слова
Иакин есть Иод, священная буква еврейского алфавита и начальная буква
имени Иегова: это божественное имя было скрыто от профанов именем Иакин
или затем Сен-Жакен. Члены ордена были теософами, преданными
теургическим процессам.
Все, сказанное о таинственном графе де Сен-Жермен, поддерживает мысль о
том, что он был искусным врачом и опытным химиком. Он, говорят, знал,
как сплавить алмазы без следов воздействий; мог очищать камни, чтобы
повысить их цену. Тот глуповатый анонимный автор, которого мы уже
цитировали, помещает письмо, призывающее верить ему, но отрицает, что он
делал золото, как будто не осознавая, что умение создавать драгоценные
камни не менее важно. Сен-Жермен также изобрел, если верить тому же
автору, способ увеличения бриллиантов и обработки меди. Обстоятельства
такого рода заставляют нас забыть о том, что Сен-Жермен был знаком с
царицей Клеопатрой. Он был учтив и галантен, любил детей и удивлял всех
играми и шутками с ними, был темноволос и невысок, одевался богато и со
вкусом. По слухам, он часто общался с Людовиком XV, разделявшим его
пристрастие к драгоценным камням. Возможно, что этот монарх, руководимый
придворными и предающийся удовольствиям, проявлял скорее любопытство, а
не серьезный интерес к науке, приглашая Сен-Жермена на частную
аудиенцию. Граф был в моде в то время, и так как он казался
привлекательным и юным Мафусаилом, который знал, как сочетать сплетни
придворных с экстазами теософа, вызвал ярость в некоторых кругах, но
вскоре был оттеснен другими фантазерами. Таков мир.
Как говорили, Сен-Жермен был никто иной, как таинственный Альфотас,
учитель еще одного загадочного адепта, с которым нам еще предстоит
встретиться; он носил каббалистическое имя Ахарат.
В то время как граф Сен-Жермен пользовался таким успехом в Париже,
другой таинственный адепт странствовал по миру, собирая апостолов для
философии Гермеса. Этот алхимик называл себя Ласкаром и заявлял, что он
греческий архимандрит, собирающий милостыню для монастыря. При этом
вместо того, чтобы требовать деньги, Ласкар, казалось, усыпал свои
дороги золотом и оставлял его следы всюду на своем пути. Он неожиданно
появлялся и всякий раз" в новом обличьи: в одном месте он был стариком,
в другом — еще молодым человеком. Сам он публично не делал золото, но
заставлял выполнять это своих учеников, которым он оставлял некоторые
препараты. Имеется множество достоверных свидетельств об этих
трансмутациях, проведенных учениками Ласкара. Луи Фигье в своем труде об
алхимиках не ставит вопрос об их реальности и важности. Для физики нет
ничего важнее фактов, а они позволяют заключить, что Философский Камень
— это не плод мечтаний, если предания оккультизма, древняя мифология и
серьезные исследования великих людей всех времен достаточно объективно
устанавливают его реальное существование. Современный химик, не
побоявшийся опубликовать свой секрет, добился получения золота из
серебра с помощью разрушающего процесса, при этом используемое серебро
воспроизводит в золоте не более десятой части своей стоимости. Агриппа,
который не получил универсальный растворитель, был, тем не менее, более
удачлив, чем наш химик, потому что он получил золото, по стоимости
эквивалентное серебру, использованному в процессе, и, следовательно, он
ничего не потерял в своих трудах, если с исследованиями секретов природы
можно связывать понятие потери.
Исследования, которые направлялись к познанию абсолютной философии, но
превращавшиеся в трансмутацию металлов, положили конец пропаганде,
связанной с именем Ласкара; изучение герметических книг вело к познанию
Каббалы. Инициаты восемнадцатого века полагали, что пришло время для
основания новой иерархии, как думали одни, или для построения нового
общественного порядка на началах равенства, как считали другие. Тайные
общества посылали своих адептов по миру возбуждать общественное мнение.
После Сен-Жермена и Ласкара пришел Месмер, за ним последовал Калиостро.
Но они не принадлежали к одной школе: Сен-Жермен был послом просвещенных
теософов, тогда как Ласкар был философом, связанным с традициями
Гермеса. Калиостро был агентом тамплиеров и хотел, как это следует из
его послания масонам Лондона, построить Храм Вечного. Подобно
тамплиерам, Калиостро был связан с практикой Черной Магии и фатальной
наукой вызывания духов. Он распознавал прошлое и настоящее, предсказывал
будущие события, осуществлял чудотворные излечения и пытался делать
золото. Он ввел новый, названный "египетским масонством" ритуал и
пытался восстановить мистический культ Исиды. Одетый подобно фиванскому
сфинксу, он председательствовал на ночных ассамблеях в залах, украшенных
иероглифами и освещаемых факелами. Его жрицами были юные девушки,
которых он называл голубками. Он доводил их до экстаза с помощью
гидромансии, чтобы заставить пророчествовать, поскольку вода является
прекрасным проводником и великолепным медиумом для Астрального Света,
что доказывают миражи на море и в облаках.
Очевидно, что Калиостро был последователем Месмера и будучи медиумом
имел ключ к медиумистическим феноменам. Он имел необычайный успех,
повсюду можно было видеть его бюст с надписью "Божественный Калиостро"
Реакцию, эквивалентную энтузиазму, конечно можно было предвидеть — он
превратился в интригана и мошенника, совратителя собственной жены,
негодяя, которому Римская инквизиция оказала милость, осудив его к
пожизненному заключению. Он был арестован, последовал суд, и его
обвинители опубликовали в протоколах процесса то, что сочли нужным. Тем
временем пришла революция, и Калиостро был забыт.
Этот адепт никоим образом не может быть обойден в истории Магии; его
печать столь же значительна, сколь печать Соломона и говорит о его
посвящении в высшие тайны науки. Согласно Каббалистической трактовке
имен Ахарат и Альфотас, они выражают главные характеристики Великого
Аркана и Великого Делания. Это змея, пораженная стрелой, и
представляющая букву Алеф, символ союза между активным и пассивным,
духом и жизнью, волей и светом. Стрела эта принадлежит Аполлону, а змея
— мифический Пифон, зеленый дракон герметической философии. Буква Алеф
выражает равновесное единство. Этот пантакль воспроизводился в различных
формах в талисманах древней Магии; однажды змея была замечена павлином
Геры, павлином с царственной головой и многоцветным хвостом. Это эмблема
дисперсии света, это птица Magnum Opus, ее венчик сияет золотом. Позже
вместо павлина изображался белый ягненок, молодой солнечный барашек,
несущий крест. Как видно по Руанским фрескам, павлин, баран и змея имели
одинаковое иероглифическое значение — это пассивный принцип и это
скипетр Геры. Крест и стрела обозначают активный принцип, волю,
магическое действие, сгущение растворенного. Союз этих двух начал есть
универсальный баланс. Великий Аркан, Великое Делание, равновесие Иакин и
Боаз. Буквы L.P.D., сопровождающие эту фигуру, означают Свободу, Силу,
Долг, а также Свет, Пропорцию, Сплоченность; или Закон, Принцип, Право.
Масоны изменили порядок букв на L.D.P. (Liberte de Penser), свободу
мысли. Написав их на символическом мосту. Для непосвященных эти буквы
толковались как Свобода Доступа (Liberte de Passer). В сообщениях о
преследовании Калиостро говорится, что его допрос вскрыл другое
значение, латинское Lilia destrue pedibus: Лилии попираются ногами. В
поддержку этой версии можно привести масонскую медаль шестнадцатого или
семнадцатого века, изображающую, куст лилий, сраженных мечом, на котором
написано "Месть даст свой урожай".
Имя Ахарат, которое носил Калиостро, записанное каббалистически,
означает тройной союз: союз принципа и начала; союз жизни и вечности,
возрождающего движения, и союз конца и абсолютного синтеза.
Имя Альфотас (Althotas), или имя учителя Калиостро, состоит из слова
Thot со слогом AI или As, которые, если их читать Каббалистически,
составляют слово SaIa, означающее «посланник». В сумме имя имеет
значение: "Тот, посланник египтян".
Среди титулов, присвоенных Калиостро, был титул Великий Копт и его
доктрина несла идеи морального и физического перерождения. Великий Копт
дал следующие правила морального перерождения:
"Ты должен подняться на гору Синай с Моисеем; ты должен пройти Голгофу;
ты должен подняться на Фавор и с Ильей остановиться на Кармеле. Ты
должен воздвигнуть свою молельню на вершине горы. Она должна иметь три
крыла или помещения, все они должны быть связаны вместе, и в центре
иметь три этажа. На первом этаже должна находиться трапезная. Над ней
должно быть помещение с двенадцатью ложами у стен и одним в центре; это
будет место сна и мечтаний. Верхняя комната должна быть квадратной и в
каждой стене иметь по четыре окна. Это будет комната света. Там, в
одиночестве, ты должен молиться сорок дней и спать сорок ночей в спальне
двенадцати учителей. Затем ты должен получить подписи семи гениев и
пентаграмму, нанесенную на Кусок девственного пергамента. Это знак, не
известный никому другому, спасет получившего его. Это тайный символ,
написанный на белом камне, упомянутом в пророчестве самого молодого из
двенадцати мастеров. Твой дух осветится Божественным огнем, и тело твое
станет чистым, как тело ребенка. Твоя проницательность будет
беспредельной и возрастет твоя сила, ты должен войти в абсолютное
спокойствие, которое является началом бессмертия: для тебя станет
возможным сказать правдиво и без всякой гордыни: "Я есть тот, кто есть".
Эта загадка означает, что для достижения морального перерождения
трансцендентная Каббала должна изучаться, пониматься и реализоваться.
Три помещения символизируют союз физической жизни, религиозного
вдохновения и философского света; двенадцать мастеров — это великий
открыватель, чьи символы должны быть поняты; подписи семи гениев
означают зрение Великого Аркана. В целом — это все аллегорично и
относится к вопросам строительства не более, чем постройка масонами
храма в Иерусалиме.
Теперь обратимся к секрету физического перерождения, которого можно
достичь, согласно оккультному предписанию Великого Копта, уединением на
сорок дней, которое надо предпринимать каждые пятьдесят лет, начиная с
майского полнолуния, в обществе только одного человека, исполненного
веры. Сорок дней надо соблюдать пост, выпивая майскую росу, собранную с
ростков пшеницы куском чистого белого полотна, и съедая молодые нежные
травы. Еда должна начинаться со стакана росы и заканчиваться куском
хлеба. На семнадцатый день надо сделать легкое кровопускание. После
этого следует приготовить Бальзам Азота и принимать его утром и вечером,
начиная с дозы в шесть капель и увеличивая ежедневно на две капли до
конца тридцать второго дня. На рассвете следующего дня нужно снова
сделать легкое кровопускание и затем лечь в постель до конца сорокового
дня.
При первом пробуждении после кровопускания, взять первую гранулу
универсального лекарства. За трехчасовым обмороком последуют конвульсии,
потливость и расстройство желудка, что потребует смены постели и белья.
Здесь необходимо съесть кусок нежирного мяса с рисом, потом принять
валерьяну, вервену, бальзам. На следующий день принять вторую гранулу
универсального лекарства в сочетании с серным золотом. На следующий день
принять теплую ванну. На тридцать шестой день выпить стакан египетского
вина, а на тридцать седьмой день принять третью и последнюю гранулу.
Последует продолжительный сон, во время которого обновятся волосы, зубы,
ногти и кожа. На тридцать восьмой день принять еще одну теплую ванну с
ароматическими травами из числа тех, которые употреблялись в пищу. На
тридцать девятый день принять десять капель эликсира Ахарата в двух
ложках красного вина. Процедуры заканчиваются на сороковой день, и
старый человек будет возвращен в молодость.
Посредством таких процедур Калиостро якобы продлил свою жизнь на
несколько столетий. Можно увидеть, что они были разновидностью Ванн
Бессмертия, использовавшихся гностиками Менандра. Неизвестно, верил ли
Калиостро в них серьезно. Это возможно: перед судом он показал твердость
и присутствие ума, заявил, что он католик, почитающий папу, как высшего
руководителя церковной иерархии. Относительно оккультных наук он отвечал
загадочно, и когда обвинения стали абсурдны, он сказал обвинителям, что
у них нет оснований для его преследования. Они, возмутившись, предложили
ему перечислить семь смертных грехов. Он назвал вожделение, жадность,
зависть, обжорство и лень; они напомнили ему, что он упустил гордыню и
страх. На это обвиняемый ответил: "Простите, я не упомянул их, только из
опасения обидеть этим вас".
Его приговорили к смертной казни, которая потом была заменена
пожизненным заключением. В тюремном замке Калиостро захотел
исповедоваться и сам выбрал священника, который имел такую же, как у
него, фигуру и комплекцию. Исповедник посетил его и в назначенное время
ушел. Через несколько часов тюремщик вошел в камеру и нашел тело
задушенного человека в одежде Калиостро. Самого священника больше
никогда не видели. Любители чудесного уверяют, что Великий Копт в наши
дни живет в Америке, будучи главным и невидимым понтификом верующих в
столовращение.
Глава III. ПРОРОЧЕСТВА КАЗОТТА
Школа неизвестных философов, основанная Мартинесом де Паскуалли и
развитая Л.К. де Сен-Мартеном, казалось, включала последних адептов
истинной инициации. Сен-Мартен был знаком с древним Ключом Таро — тайной
священного алфавита и иератической иероглифики. Он оставил много
интересных, ранее не опубликованных пантаклей. Один из них — это
традиционный ключ Великого Делания, названный Сен-Мартеном Ключом ада,
потому что это был ключ богачей. Мартинисты оказались последними
христианами в когорте иллюминатов; они инициировали знаменитого Казотта.
Мы говорили, что в восемнадцатом веке в иллюминизме произошел раскол. С
одной стороны, приверженцы традиций натурфилософии, хотели восстановить
иерархию; другие желали уравнять всех обнародованием Великого Аркана,
делая таким образом невозможными монархов и священничество. Среди них
встречались личности амбициозные и беспринципные, вознамерившиеся
воздвигнуть на руинах мира трон для себя. Другие были доверчивыми и
простодушными. Истинные инициаты понимали, что общество движется к
бездне, и предвидели все ужасы анархии. Эта революция, которой было
суждено произойти позже, предстала перед умирающим гением Верньо в виде
мрачной фигуры Сатурна, пожирающего своих детей; она показала себя
полностью вооруженной в пророческих снах Казотта. Однажды вечером в
окружении слепых орудий якобинства, он предсказал судьбу всех
присутствующих: для сильнейших и слабейших — эшафот, для энтузиастов —
самоубийство, и его пророчеству, которое в тот момент являлось скорее
мрачным жестом, было суждено всецело осуществиться. На самом деле, это
было только исчислением вероятностей, и оно оказалось совершенно верным.
Предоставление абсолютной свободы людям, неравным от природы, есть
организация социальной войны. Когда те, кто должны были бы сдерживать
стремительные инстинкты толпы, настолько безумны, что поощряют их, не
нужно быть великим волшебником, чтобы предвидеть, что они будут пожраны
первыми, потому что людьми владеют животные стремления пожирать друг
друга до тех пор, пока не явится холодный ловкий охотник, который
покончит с ними выстрелами или ловушкой. Казотт предвидел Марата; Марат,
в свою очередь, предвидел реакцию и диктатуру. Казотт впервые явился
публике как автор литературных мелочей, говорят, что он получил
известность благодаря роману "Влюбленный дьявол". Несомненно, что он был
полон магической интуиции, и любовь, это высшее жизненное испытание,
описана на его страницах в истинном свете доктрины адептов. Исступленная
страсть непреодолима для тех, кто являются рабами воображения,
физическая любовь есть смерть под видом обольщения, пытающаяся обновить
свою жатву с помощью рождения. Физическая Венера — это смерть,
раскрашенная и разодетая как куртизанка, купидон тоже разрушитель,
подобно его матери, для которой он набирает жертвы. Когда куртизанка
удовлетворена, смерть снимает свою маску и призывается в свою очередь к
получению добычи. Поэтому церковь — которая оберегает рождение
освящением брака — непримирима в своем отношении к распутству, которое
смертельно, осуждая без сожаления все расстройства любви. Если
возлюбленная не является ангелом, заслуживающим бессмертие за то, что
посвятила себя долгу во имя того, кого она любит, она — стриг, который
опустошает и губит его, оказываясь перед ним в конце концов во всей
отвратительности ее животного эгоизма. Горе жертвам "Влюбленного
Дьявола", трижды горе тем, кто обмануты похотливыми ласками Биондетты.
Вскоре грациозная головка девушки превращается в ту верблюжью голову,
которая так трагически появляется в конце романа Казотта.
Согласно каббалистам, есть две царицы стригов в преисподней, одна — это
Лилит, мать уродцев, а вторая — Нехама, роковая и ужасная в своей
красоте. Когда человек неверен супругу, посланному ему небесами, когда
он отказывается от чистой любви, Бог отводит от него законную невесту и
оставляет его в объятиях Нехамы со всеми ее чарами девичества и любви,
она разбивает сердца отцов, а по ее наущению они забывают все свои
обязанности по отношению к своим детям, она приводит женатых людей к
вдовству, а тех, кто предназначены Богу, она ввергает в святотатственные
браки. Однако, когда она играет роль жены, ее легко разоблачить, потому
что в день свадьбы она появляется лысой, так; как волосы, которые
являются покрывалом женской скромности, в этом случае ей запрещены.
Потом она высказывает дух отчаяния и недовольства жизнью, она восклицает
о самоубийстве, покидает того, кто живет с ней, предварительно впечатав
ему между глазами адскую звезду. Каббалисты говорят, что Нехама может
стать матерью, но она никогда не воспитывает своих детей, отдавая их на
пожирание своей сестре.
Эти каббалистские аллегории, найденные в древнееврейской книге,
относящейся к революции душ, включены Кнорром фон Розенротом в Kabbala
Denudata. Они встречаются в комментариях Талмуда на Соту и должны были
быть известными автору "Влюбленного дьявола".
После публикации этого романа Казотта посетил незнакомец, одетый в
мантию посланцев секретного трибунала. Посетитель сделал знак Казотту,
которого тот не понял, а затем спросил, действительно ли он не был
инициирован. Получив отрицательный ответ, незнакомец помрачнел и сказал:
"Я чувствую, что вы не неверующий хранитель наших секретов, а скорее,
сосуд, готовый для принятия знания. Хотите ли вы реально управлять
человеческими страстями и нечистыми духами?" Казотт высказал свое
удивление, последовал долгий разговор, ставший предисловием к новым
встречам, после чего поступило приглашение к инициации. Он стал
искренним сторонником порядка и власти и непримиримым врагом анархии.
Мы видели, что согласно символизму Калиостро, существует гора, на
которую надо подняться желающим перерождения; эта гора излучает свет,
подобно Фавору, или красна как огонь и кровь, подобно Синаю и Голгофе.
Книга «Зогар» гласит, что есть два хроматических синтеза; один из них
белый, и это мир и духовный свет; другой красный — это война и
материальная жизнь. Якобинцы стремились развернуть знамя крови и их
алтарь был воздвигнут на красной горе. Казотт выступал под знаменем
света, и его молельня была воздвигнута на белой горе. В это время
торжествовали запятнанные кровью, и Казотт был обречен. Героическая
девушка, его дочь, спасла его от резни в Аббатстве; случилось так, что
приставка к фамилии, говорящая о благородном происхождении, не была
помещена в списке, и она избежала страшного тоста братства, который
обессмертил дочернее благочестие мадемуазель де Сомбрейль, которая,
чтобы избавиться от причастности к аристократии, выпила за здоровье
своего отца стакан крови из перерезанных глоток.
Казотт оказался в положении человека, предсказавшего свою смерть, потому
что совесть заставляла его бороться против анархии. Он был арестован и
предстал перед революционным трибуналом. Председатель, произносивший
приговор, в заключение произнес слова уважения и сожаления, обязав свою
жертву быть достойным самого себя до конца и умереть таким же
благородным, как и в жизни. Даже в залах суда революция являла себя
гражданской войной, и братья приветствовали друг друга, даже отправляя
друг друга на смерть. Это объясняется тем, что обе стороны были уверены
в чистосердечности осуждения и равно заслуживали уважения. За что бы
человек ни умирал, он делал это героически, даже если он был обманут, и
анархисты кровавой горы были не только неустрашимыми, посылая на эшафот
других, но и сами поднимались на него не побледнев. Да будут их судьями
Бог и потомки.
Глава IV. ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Жил человек, раздраженный тем, что его нрав труслив и порочен, и он
перенес свое отвращение на все общество. Он был болезненным любителем
Природы, и Природа в гневе вооружила его красноречием. Он осмелился
защищать невежество перед наукой и дикость перед цивилизацией, все
низости жизни перед всеми социальными высотами Инстинктивно
простонародье обрушилось на этого маньяка, но его приветствовали великие
и с ним обожали женщины. Его успех был столь велик, что его ненависть к
человечеству возросла, и он покончил самоубийством, закономерно завершив
жизнь, наполненную бешенством и отвращением. После его смерти мир был
потрясен попытками реализовать мечты Жана Жака Руссо. На улице Платриер,
в том самом доме, где жил Руссо, находилась масонская ложа с такими же
фанатиками из Женевы, как и их святой патрон. Эта ложа стала центром
революционной пропаганды, ее посещал принц королевской крови, давший над
могилой тамплиера обет отмщения преемникам Филиппа Красивого.
Благородное сословие восемнадцатого века развращало народ. Аристократия
того времени была охвачена манией равенства, которая разрасталась в
оргиях регентства; дурные знакомства были в моде, и двор разговаривал на
языке трущоб. Архивы Ордена тамплиеров удостоверяют, что регент был его
Великим магистром, герцог де Мэн, принцы Бурбон-Конде. Бурбон-Конти и
герцог де Коссе-Бриссак были его преемниками.
Калиостро набрал помощников из среднего класса, расширяя число
сторонников египетского обряда, каждый из которых был готов выполнить
секретный непреодолимый толчок, который приведет упадническую
цивилизацию к разрушению. События не заставили себя ждать, словно они
подталкивались невидимой рукой, громоздились одно на другое, как это
предсказал Казотт. Несчастного Людовика XVI направляли его злейшие
враги, которые тотчас подготовили и свели на нет жалкий проект уступок,
вызвавший катастрофу Варенна. Со всех сторон они компрометировали своего
короля; при каждом повороте они спасали его от ярости народа, чтобы
только разжечь сильнее эту ярость и обеспечить приход страшного события,
которое готовилось в течение столетий. Чтобы удовлетворить месть
тамплиеров, нужен был эшафот.
В разгаре гражданской войны Национальное Собрание ограничило власть
короля и назначило ему резиденцией Люксембургский дворец, но кругом
правило другое, секретное собрание. Резиденцией павшего монарха должна
была стать тюрьма, и этой тюрьмой стал старый дворец тамплиеров, который
ожил, чтобы принять царственную жертву. Король был заключен там, в то
время как цвет французского духовенства был или в ссылке или в
аббатстве. На Новом мосту гремела артиллерия, угрожающие плакаты
извещали, что отечество в опасности, неизвестные лица организовывали
беспорядки, а там, где убивали священников, можно было видеть страшное
гигантское существо с длинной бородой. "Получите! — кричал он с дикой
усмешкой. — Это за альбигойцев и вальденсов, это за тамплиеров, это за
св. Варфоломея, а это за изгнание Севенна!" Каждого, кто оказался рядом,
он бил саблей, топором или дубиной. Оружие ломалось в его руках, с
головы до ног он был покрыт кровью и клялся со страшными богохульствами,
что умыться можно только кровью. Это был тот самый человек, который
предложил тост за нацию ангельской мадемуазель де Сомбрейль. Тем
временем другой ангел молился и плакал в башне дворца тамплиеров,
предлагая Богу свои страдания и страдания двух своих детей, чтобы
вымолить прощение для Франции. Все терзания и слезы этой мученицы,
святой мадам Элизабет, были необходимы для искупления глупых радостей
куртизанок вроде мадам де Помпадур и мадам дю Барри.
Якобинство получило свое имя по названию старой церкви Якобинцев,
которая стала штабом заговора. Оно произведено от имени Жак — зловещего
символа, означающего революцию. Французские иконоборцы, всегда называли
себя Жаками; тот философ, чтя роковая известность подготовила новую
Жакерию и который был крючком, на котором следовало бы вывесить кровавые
прожекты иоаннитских интриганов, носил имя Жан Жак, в то время как
зачинатели Французской революции, тайно клялись в разрушении трона и
алтаря над могилой Жака де Моле. В тот момент, когда Людовик XVI пал под
топором революции, человек с длинной бородой, этот вечный Жид,
знаменующий месть и убийство, появился у эшафота перед испуганными
зрителями, набрал в обе руки королевскую кровь, разбрызгал ее над
головами людей и закричал страшным голосом: "Народ Франции, я крещу тебя
во имя Жака и свободы!" Так завершилась первая половина плана, и армия
тамплиеров направила свои усилия против папы. Разграбление церквей,
надругательство над святынями вещами, издевательские процессии,
торжественное открытие культа разума в Париже — все это было сигналом к
началу новой фазы войны. Изображение папы было сожжено в королевском
дворце, и республиканская армия готовились выступить на Рим. Жак де Моле
и его товарищи, возможно и были мучениками, но его последователи
обесчестили его память.
Глава V. ФЕНОМЕНЫ МЕДИОМАНИИ
В 1772 году Луазо, прихожанин Сен-Манде, будучи в церкви, поверил в то,
что видел Необычного человека, стоявшего на коленях рядом с ним; был он
очень смуглым, одет только в грубые ветхие штаны. У него была длинная
борода, всклоченные волосы, на шее был розовый круговой рубец. Он держал
книгу с золотой надписью "Ессе Agnus Dei".
Луазо с удивлением заметил, что никто, кроме него, этого странного
человека не видит; он вернулся домой, где его ожидал тот же незнакомец.
Он подошел к нему и спросил, кто он такой и что ему нужно, но странный
пришелец удалился. В ту же ночь его комната озарилась розовым сиянием,
он вскочил с постели, полагая, что это пожар и тогда на столе посередине
комнаты он увидел золотое блюдо, где в крови плавала голова его
посетителя, окруженная красным нимбом, глаза ее страшно вращались, рот
был открыт и странный голос говорил: "Я жду голов королей, голов
куртизанок королей, я жду Ирода и Иродиаду". Нимб погас и больной
человек более ничего не видел.
Через несколько дней, когда он пересекал площадь Людовика XV, нищий
попросил у него милостыню и Луазо, не глядя, бросил монету в его шляпу.
«Спасибо», — сказал тот. "Это голова короля, но там", — и он указал на
середину площади — "Там упадет другая, и это то, чего я ожидаю". Луазо
удивленно посмотрел на говорящего и закричал, узнав в нем странную
фигуру из своих видений. «Молчи», — сказал нищий, — "Тебя могут принять
за дурака, потому что никто кроме тебя меня не видит. Я знаю, ты узнал
меня и тебе я признаюсь, что я — Иоанн Креститель, Предтеча. Я здесь для
того, чтобы предсказать кару, которая падет на голову преемников Ирода и
Иродиады и наследников Каиафы; ты можешь повторить все, что я сказал
тебе".
С этих пор Луазо уверовал, что св. Иоанн является ему почти ежедневно.
Тот говорил с ним часто и по долгу о несчастьях, которые падут на
Францию и Церковь. Луазо рассказывал о своих видениях нескольким людям,
на которых это произвело глубокое впечатление, и они тоже стали его
очевидцами. Они создали мистическое общество, которое проводило тайные
встречи. Обычно они садились в кружок, держа друг друга за руки, и молча
ожидали видения. Это могло продолжаться часами; наконец в центре круга
появлялась фигура Крестителя. Люди впадали в магнетический сон и видели
проходящие перед их глазами сцены Революции и реставрации, которая
должна была за ней последовать.
Духовным наставникам этой секты был монах Дом Герль, который возглавил
ее после смерти Луазо в 1788 году. Однако в эпоху Революции он был
охвачен республиканским энтузиазмом, и отторгнут другими членами,
действовавшими под влиянием их главной сомнамбулистки, известной как
сестра Франсуаза Андре. Это была старая полуслепая женщина. Она
пророчествовала, и ее предсказания сбывались, она вылечила множество
больных. Ее звали Катрин Тео. Поскольку ее предсказания носили
политический характер, полиция Комитета общественного спасения не
замедлила заинтересоваться ею.
Однажды вечером она, находясь в экстазе, была среди своих адептов.
«Послушайте», — воскликнула она, — "Я слышу звуки его шагов, он
мистически избран Провидением, это ангел Революции, ее спаситель и ее
жертва, король разрушения и перерождения. Вы видите его? Он
приближается. Его окружает розовый нимб Предтечи; это он породит все
преступления тех, кто принесет его в жертву. Величественна твоя судьба,
о, ты, который закроет бездну, поместив в нее самого себя. Вы не увидите
его, украшенного как на празднике, несущего в руках цветы, венок его
мученичества". Затем она добавила в слезах: "Как тяжко твое испытание,
сын мой, и как много неблагодарного будет сопровождать со временем
память о тебе. Встаньте, преклоните колени, он идет. Король идет — это
король кровавой жертвы".
В это мгновение дверь быстро отворилась, и вошел человек в плаще,
надвинутой на брови шляпе. Присутствовавшие встали. Катрин Тео протянула
к нему руки и сказала: "Я знала, что вы должны прийти, и я ждала вашего
прихода. Тот, кто справа от меня, но кого вы не видите, показал мне вас
вчера, когда против нас было выдвинуто обвинение. Мы обвиняемся в
заговоре в пользу короля, и о короле я хочу говорить. Это он, кого
Предтеча открыл мне в настоящий момент, корона его залита кровью и знаю,
над чьей головой она находится — над вашей, Максимилиан".
Услышав это имя, незнакомец вздрогнул, как если бы закаленная шпага
вонзилась в его грудь. Он бросил вокруг быстрый беспокойный взгляд,
после чего лицо его "снова приняло бесстрастное выражение.
"Что вы хотите сказать? Я вас не понимаю", — произнес он коротко и
резко.
"Я хочу сказать", — повторила Катрин, — "что солнце будет ярко сиять в
тот день, когда человек, в голубых одеждах и с цветами в руках станет на
мгновение королем и Спасителем мира. Я хочу сказать, что вы станете
великим как Моисей и Орфей, когда, попирая голову чудовища, которое
готово пожрать вас, вы удостоверите вождям и жертвам, что Бог есть,
уберите свою маску, Робеспьер, покажите нам непокрытой эту доблестную
голову, которую Бог должен поместить на пустой чаше своих весов. Голова
Людовика XVI тяжела и только ваша может стать ее уравновесить".
"Вы угрожаете?", — холодно спросил Робеспьер, снимая шляпу — "Вы думаете
этим фиглярством поколебать мой патриотизм и мою совесть? Вы надеетесь
фантастическими мерами бабушкиных сказок воздействовать на мою
решительность, поскольку тайно наблюдаете за моими начинаниями? Вы,
кажется, видели меня и горе вам, потому что вы видели. Объявляю вас
арестованными".
Сказав это, Робеспьер накинул плащ на голову и твердыми шагами пошел к
двери. Никто не осмелился задержать его, и никто не обратился к нему.
Катрин Тео сжала руки и сказала: "Уважайте его волю, потому что он
король и папа нового времени. Если он ударит нас, это значит, что нас
хочет ударить Бог. Положим безропотно головы наши под нож Провидения".
Инициаты Катрин Тео ждали ареста всю ночь, но никто не появился. На
следующий день они разошлись. На пятый день на Катрин Тео и ее
сообщников поступил донос от тайного врага Робеспьера, который ловко
внушил слушателям сомнения относительно трибуна — диктаторство было
упомянуто, подлинное имя короля произнесено. Робеспьер пожал плечами, но
на утро Катрин Тео, Дом Герль и другие были арестованы.
История о разговоре Робеспьера с Катрин Тео распространилась неизвестно
как. Тайная полиция термидорианцев уже следила за предполагаемым
диктатором, которого они обвиняли в мистицизме, потому что он верил в
Бога. Тем не менее, Робеспьер не был ни врагом, ни другом секты Новых
Иоаннитов. Он пришел к Катерн Тео, чтобы ознакомиться с феноменом, и,
неудовлетворенный тем, что узнал, удалился с угрозой, которую не
собирался выполнять. Те, кто превратили кружок старой монахини в секту
заговорщиков, надеялись подорвать этим репутацию неподкупного
Максимилиана. Пророчество Катрин Тео исполнилось — последовало
торжественное открытие культа Верховного Существа и быстрая реакция
Термидора.
Все это время секта, которая собралась вокруг сестры Андре, чьи
откровения записывались Сьером Дюси, продолжала свои видения и миражи.
Навязчивой идеей, которую они лелеяли, было сохранение законности с
помощью будущего правления Людовика XVII. Много раз они в своих грезах
спасали бедного маленького сироту храма и верили в то, что спасли его
буквально. Старые провидцы обещали трон лилий юноше, который был
узником. Так Бридже, св. Хильдегарда, Бернар Толлар, Лихтембергер
предсказывали удивительное восстановление после великих потрясений.
Нео-иоанниты были интерпретаторами и распространителями этих
предсказаний. Людовик XVII никогда не обманывался ими. Их было семь или
восемь. Влиянию этой секты мы обязаны в последующий период откровениям
крестьянина Мартена дё Галлардона и чудесам Винтра.
В этом магнетическом кружке, как на собраниях квакеров или трясунов
Великобритании, энтузиазм был заразительным, передавался от одного к
другому. После смерти сестры Андре дар ясновидения и пророчества перешел
к некоему Легро, который был в Шарентоне, когда туда был заключен
Мартен. Он узнал брата в крестьянине, которого никогда не видел. Все эти
приверженцы Людовика XVII, желая его воцарения, в некотором смысле сами
и создали его. Своими галлюцинациями они создали его образ и подобие
магнетического типа и, уверяя себя, что королевское дитя на самом деле
освобождено из храма, они восприняли раздумья этой благородной и хрупкой
жертвы, так что они даже вспоминали обстоятельства, известные лишь семье
Людовика XVI. Этот феномен, каким бы невероятным он не казался, не
является невозможным или неслыханным. Парацельс заявлял, что
необыкновенным усилием воли каждый может представить себя другим
человеком, может узнать его мысли и собрать его самые тайные
воспоминания. Часто после разговора, который проходил в душевной
близости с собеседником, мы представляем воспоминания его частной жизни.
Среди симуляторов Людовика XVII мы должны распознать тех, которые были
не плутами, а галлюцинирующими личностями. Среди них был швед Найендорф,
фантазер, подобный Сведенборгу. Его уверенность была столь
заразительной, что старые слуги королевской семьи узнали его и со
слезами бросились к его ногам. Он носил особенные признаки и шрамы
Людовика XVII, он вспоминал детство со всеми деталями. Его черты были
чертами сироты Людовика XVI, будь он действительно жив. Единственное,
что требовалось от этого претендента на роль истинного Людовика XVII,
это не быть Найдендорфом.
Заразительность магнетической силы этого обманутого человека была такой,
что даже его смерть не вывела из заблуждения о том, что его царствование
придет, ни одного из поверивших в это. Мы видели одного из наиболее
убежденных, которому мы робко внушали — когда он говорил о
приближающейся реставрации, которую он называл истинной законностью —
что Людовик XVII умер. "Труднее ли для Бога поднять его из мертвых, чем
это было для тех, кто предшествовал нам, чтобы спасти его из Храма?"
Таков был ответ, данный нам с улыбкой настолько торжествующей, что она
казалась надменной. Нам нечего было добавить со своей стороны и
оставалось лишь отвесить поклон такой убежденности.
Глава VI. ГЕРМАНСКИЕ ИЛЛЮМИНАТЫ
Германия — страна метафизического мистицизма и призраков. Призрак
древней Римской империи, кажется, всегда вызывал могучую тень Арминия и
подобие пленных орлов Вара. Патриотизм молодых немцев постояннее, чем у
германцев прежних дней. Они не думают о вторжении в веселые земли
Италии; они принимают ситуацию такой, какая она есть, но они умерли бы
тысячу раз ради защиты своих очагов и домов. Они любят свои старые
замки, древние легенды берегов Рейна, читают с почтением темные трактаты
своих философов, находят в туманах своего неба и дыме своих трубок
тысячи невыразимых вещей, благодаря которым они посвящены в чудеса иного
мира. Давно, когда еще и не возникал вопрос о медиумах в Америке и
Франции, Пруссия имела своих иллюминатов и ясновидящих, которые
поддерживали постоянную связь с усопшими. В Берлине весьма знатное лицо
построило дом для вызывания призраков. Король Фридрих Вильгельм
чрезвычайно интересовался такими тайнами и часто уединялся в этом доме с
адептом Штейнертом. Его опыты были столь изнурительны, что он дошел до
истощения и был вынужден восстанавливать силы эликсиром, изготовленного
по рецепту Калиостро. Имеется секретная переписка по этому вопросу,
которая цитируется маркизом де Люше в труде, направленном против
иллюминатов.
Там есть описание темной комнаты, в которой совершались вызывания. Это
было квадратное помещение, разделенное занавесом. Перед занавесом
находился алтарь, а позади — пьедестал, на котором появлялся дух. В
своем германском труде против магии Эккартсгаузен описывает
фантастический аппарат, который с помощью системы механических эффектов
помогал воображению создавать желаемые призраки. Действие его было
подобно действию опиума или гашиша. Те, кто ознакомились с объяснениями
автора, полагают, что там использовался эффект волшебного фонаря. Однако
образы лиц, известных на земле и теперь вызываемых мыслью, не
появляются, как отражения окрашенного стекла; картины, нарисованные
волшебным фонарем, не говорят, не отвечают на вопросы. Король Пруссии,
которому принадлежал дом, был хорошо знаком с аппаратом и,
следовательно, не был жертвой мошенничества, как утверждает автор
секретного сообщения. Естественные средства прокладывает путь чудесам,
но не совершают их, и то, что там происходило способно удивить и
взволновать самых крайних скептиков. Шрефер не использовал волшебный
фонарь и занавес; те, кто приходили к нему, выпивали приготовленный им
пунш. Формы, которые после этого появлялись при медитации, были, так
сказать, частично материализованными, что производило впечатление на
людей, которые пытались к ним прикоснуться. Результат был аналогичен
эффекту электрического шока. Шрефер действовал добросовестно: он верил в
реальность вызываемых им духов и покончил с собой, когда начал
сомневаться в этом.
Лаватер, который тоже умер насильственной смертью, был искренно предан
спиритизму. В его подчинении было два духа; он принадлежал к тому кругу
людей, которые культивировали каталепсию с помощью гармоники.
Формировалась магическая цепь: некий слабоумный служил интерпретатором
духа и писал под его контролем. Дух сообщал, что он еврейский каббалист,
который умер до рождения Иисуса Христа. В его откровениях были сведения
о страданиях по ту сторону жизни. Он сообщал, например, что душа короля
Франциска была принуждена считать все раковины улиток, которые
существуют или могут существовать во всей вселенной. Он сообщил также,
что истинные имена трех Волхвов были не Каспар, Мельхиор и Бальтазар,
как сообщает предание, а Врасафармион, Мельхиседек и Балеатрасарон. Дух
также сообщил, что он наложил на самого себя епитимью, за то, что
испугал своего отца магическим мечом, и что он расположен подарить
друзьям свой портрет.
По его требованию за занавесом были помещены бумага, краски и кисти;
затем на занавесе можно было видеть очертания маленькой руки; было
слышно легкое трение по бумаге. Когда это закончилось, все двинулись за
занавес и нашли там грубо исполненный портрет старого раввина, одетого в
черное, с белым воротником на плечах и с черной ермолкой на голове. Для
персонажа времен, предшествовавших рождению Христа, костюм оказался
весьма эксцентричным.
Живопись была пачкотней, напоминающей работу ребенка, который
забавляется, рисуя с закрытыми глазами. Письменные инструкции медиума,
инспирированные Габлидоном, по своей темноте соперничают с писаниями
немецких метафизиков.
"Атрибут величия не должен присваиваться необдуманно", — говорит этот
авторитет. — "Величие производно от Магов, имея в виду, что Маги были
понтификами и королями. Когда мы совершаем смертный грех, мы оскорбляем
величие Бога; мы раним Его как Отца, ввергая смерть в источники жизни.
Источник Отца — это свет и жизнь; источник Сына — кровь и вода, тогда
как великолепие Святого Духа — это огонь и золото. Мы грешим против Отца
ложью, против Сына — ненавистью, и против Святого Духа — распущенностью,
которая является работой смерти и разрушения".
Добряк Лаватер воспринял эти сообщения как непререкаемые истины и когда
он попросил дальнейших откровений, Габлидон сообщил следующее:
"Великий открыватель тайн грядет, он родится в следующем веке. На земле
станет известна религия патриархов; она объяснит человечеству триаду
Агиона, Гелиона, Тетраграмматона, и Спаситель, чье тело опоясано
треугольником, будет виден на четвертой ступени алтаря. Вершина
треугольника будет красной и на нем будет девиз тайны: Venite ad patres
osphar".
Один из присутствовавших потребовал объяснить значение последнего слова
и медиум написал без всяких объяснений следующее: "Alphos, Maphon,
Eliphismatis". Некоторые толкователи заключают, что Маг, явление
которого было возвещено, будет носить имя Мафон и он будет сыном
Элифизмы, но такое прочтение, пожалуй, несколько умозрительно.
Нет ничего более опасного, чем мистицизм, потому что мания, которую он
вызывает, ставит в тупик все комбинации человеческой мудрости. Тот, кто
нарушает равновесие мира, просто дурак; и безрассудное дело маньяка это
то, чего не могут предвидеть самые великие люди. Архитектор храма Дианы
в Эфесе заслужил себе вечную славу. Но свои расчеты он вел без учета
Герострата; Жирондисты не предвидели Марата. Что нужно, чтобы изменить
равновесие мира, спрашивал Паскаль по поводу Кромвеля. Ответ таков —
пятнышко пыли, случайно попавшие во внутренности человека.
Так великие события приходят по причинам, которые сами по себе ничтожны.
Когда какой-либо храм цивилизации рушится, это всегда дело рук слепца,
подобного Самсону, потрясшего колонны святилища. Самый жалкий
проповедник, принадлежащий к подонкам общества, страдает от бессонницы и
считает себя избранным избавить мир от антихриста. Он закалывает Генриха
IV и открывает ужаснувшейся Франции имя Равальяка. Немецкие чудотворцы
считали Наполеона Аполлоном, упомянутом в Апокалипсисе, и один неофит,
по имени Штабе, выступил, чтобы убить военного Атласа, который в данный
момент нес на своих плечах мир, выхваченный из хаоса анархии. Но
магнетическое влияние, которое император называл своей звездой, было
сильнее, чем фанатический импульс немецких оккультных кругов. Штабе не
смог или не осмелился ударить; Наполеон сам допрашивал его, удивился его
решительности и смелости. Будучи императором, и понимая свое величие, он
не мог бы унизить нового Сцеволу прощением. Он показал свое уважение,
приняв его всерьез и позволив ему застрелиться.
Карл Занд, который убил Коцебу, тоже был несчастным покинутым ребенком
мистицизма, введенным в заблуждение тайными обществами, которые
вооружали месть кинжалами. Коцебу был достоин палки, оружие Занда
сделало его мучеником. И действительно, есть величие в том, чтобы
погибнуть врагом и жертвой тех, кто дает волю мести с помощью засад и
убийств. Тайные общества Германии практиковали обряды, которые были
более или менее похожи на обряды Магии. Например, в братстве Мопсов
мистерии шабаша и секретные обряды тамплиеров были восстановлены в
смягченной и почти юмористической форме. На них допускались лица обоих
полов, как и на шабаш; встречи сопровождались лаем и гримасами и, как у
тамплиеров, неофита приглашали целовать задницу дьявола, Великого
Магистра Мопсов, его фигура была сделана из покрытого серебром картона и
изображала собаку, которую в Германии называют мопсом. В инициациях
шабаша так поступают по отношению к козлу. Мопсы клялись только словом
чести, самой священной клятвой всех уважающих себя людей. Их собрания
служили поводом для танцев и празднований, как и шабаши; однако их
женщины были одеты, не вешали живых кошек на своих кушаках и не ели
младенцев, это были цивилизованные шабаши.
Магия имела в Германии свой эпос, и шабаш имел своего великого поэта.
Эпосом была колоссальная драма «Фауст», эта Библия человеческого гения.
Гете был посвящен во все мистерии магической философии, в молодости он
церемониально показывал свою причастность к ней. Результат его смелых
экспериментов должен был возбудить у него глубокое отвращение к жизни и
тягу к смерти. В действительности же, он исполнил самоубийство не
буквально, а в книге. Он написал «Вертера», фатальный роман, который
проповедовал смерть и у которого так много почитателей. Потом, преодолев
уныние и отвращение и войдя в мирное царство покоя и истины, он написал
«Фауста». Это величественный комментарий к одному из самых прекрасных
эпизодов Евангелия — притче о блудном сыне. Это посвящение в грех
мятежной наукой, в страдание грехом, в искупление и гармоническое знание
страданием. Человеческий гений, представленный Фаустом, использует дух
дьявола как слугу, который хочет стать хозяином. Он быстро исчерпывает
все удовольствия, которые дает незаконная любовь, он проходит через
оргии безрассудства, потом, влекомый очарованием наивысшей красоты, он
поднимается из бездны разочарования к высотам отвлечения и нерушимой
красоты. Там Мефистофелю уже нелегко: неумолимый смех сменяется унынием;
Вольтер уступает место Шатобриану. Соответственно тому, как появляется
свет, ангел тьмы корчится и мечется, он связан небесными ангелами, он
восхищается ими против своей воли; он любит, плачет, он терпит
поражение.
В первой части драмы мы видим Фауста насильно разлученным с Маргаритой.
Небесные голоса возвещают, что она спасена, когда ее ведут на казнь. Но
может ли пропасть тот Фауст, которого всегда любила Маргарита? Не
обручено ли уже его сердце с небесами? Великое дело искупления благодаря
сплоченности движется к своему завершению. Что утешило бы жертву в
страданиях, если бы она не преобразила своего мучителя? Не является ли
прощение возмездием небес? Любовь, которая сначала достигла своего
апогея, влечет за собой науку сострадания; в этом удивительном синтезе
поднимается христианство. Новая Ева смывает пятна крови Авеля со лба
Каина, и она радостно плачет над своими двумя детьми, которые крепко
обнимают ее. Чтобы дать место протяжению неба, ад, который становится
бесполезным, исчезает. Проблема зла находит свое определенное решение и
добро — единственно необходимое и единственно торжествующее — воцаряется
повсюду навеки.
Таковы прославленные грезы величайшего поэта, но философ, к сожалению,
забыл законы равновесия. Он хотел бы видеть свет без тени, покой без
движения. Но такого быть не может. Свету всегда будет соответствовать
тень, покой будет всегда уравновешиваться движением. Пока будет
существовать свободное благословение, будет возможным и богохульство,
пока есть небо, будет также и ад. Это неизменный закон природы и вечная
воля той справедливости, иное имя которой — Бог.
Глава VII. ИМПЕРИЯ И РЕСТАВРАЦИЯ
Наполеон наполнил мир чудесами и в этом мире сам был величайшим чудом.
Императрица Жозефина, его жена, странная и легковерная креолка, все
более им восхищалась. Такая слава, как она говорила, была обещана ей
старой цыганкой, и окружающие верили, что она была добрым гением
императора. На самом деле, она была ему мягким и скромным советником,
который спас бы его от многих бед, если бы он слушал ее советы, но его
всегда влек рок или, скорее, провидение, и то, что должно было сразить
его, было установлено заранее. В пророчестве, приписываемом св. Сезеру,
но подписанном Жаном де Ватигерро, которое находится в "Книге
удивительного" (Liber Mirabilis), собрании предсказаний, изданном в 1524
году, находятся такие удивительные сентенции:
"Церкви будут разрушены и осквернены, общенародный культ отвергнут. Орел
взлетит над миром и покорит многие народы. Величайший князь и самый
царственный суверен Запада потерпит разгром после сверхъестественного
поражения. Самый благородный принц будет ввергнут в заключение врагами и
будет печалиться, думая о тех, кто ему предан. Пока во Франции не
восстановился мир, эти события будут повторяться снова и снова. Орел
будет увенчан тройной короной, вернется победителем к своему гнезду и
покинет его лишь для то го, чтобы вознестись в небеса".
После предсказаний о разграблении церквей и убийстве священников,
Нострадамус предвещает рождение императора близ Италии и говорит, что
его царствование наполнит Францию великим потоком крови, в то время как
те, кто принадлежат ему, предадут его и обвинят в кровопролитии.
В собрании предсказаний, опубликованных в 1820 году, копия которого у
нас есть, после предсказаний, касающихся Наполеона I, содержится такая
фраза: "И племянник завершит то, чего не сделал дядя". Знаменитая
мадемуазель Ленорман хранила в своей библиотеке книгу, "Трактат
пророчеств Оливария", с приложением десятка рукописных страниц, на
которых предсказывалось царствование Наполеона и его падение. Гадалка
сообщила об этом императрице Жозефине. Ленорман была уникальной
женщиной, она давала смелые и крайние объяснения, выразительные, но
смешные по стилю, как пробужденный сомнамбулист. Она была самой модной
гадалкой Первой империи и Реставрации. Нет ничего более слабого, чем ее
писания, но как предсказательница судьбы по картам она пользовалась
великим успехом.
Картомантия, восстановленная во Франции Эттейлой, буквально означает
исследование судьбы с помощью заранее согласованных знаков. Они в
комбинации с цифрами, внушают предсказания медиуму, который их
созерцает. Знаки извлекаются случайным образом после их медленной
растасовки. Они располагаются соответственно каббалистическим числам, и
они неизменно отвечают мыслям того, кто их опрашивает серьезно и с
доброй верой, потому что все мы носим в себе мир предчувствий, которые
по любой причине могут выразиться в виде ясной формулы. Восприимчивые и
чувствительные натуры получают от нас магнетический удар, который
передает им впечатление о нашем нервном состоянии. Тогда медиум может
прочитать наши горести и надежды в журчанье воды, формах облаков,
кофейной гуще, раскладке карт и в символах Таро.
Как ученая каббалистическая книга, все комбинации, которые открывают
гармонии, предсуществующие между знаками, буквами и цифрами, истинны и
чудесны. Но мы не можем безнаказанно выпытывать секреты нашей внутренней
связи с универсальным светом. Опрашивание карт — это буквальное
вызывание духов, которое безопасно выполнить невозможно. Вызыванием мы
заставляем наше астральное тело появиться перед нами, ворожбой мы
заставляем его говорить. Делая так, мы облекаем в плоть наши химеры и
создаем приблизительную реальность нашего будущего, которое
действительно приходит к нам, когда оно вызывается силой слова и
укрепляется верой. Приобрести привычку к ворожбе и магнетическим
консультациям означает согласиться с головокружением, а как мы уже
установили, головокружение — это ад.
Ленорман была увлечена собой и своим искусством, она думала, что мир не
может без нее и что она необходима для равновесия в Европе. На конгрессе
в Эла-Шапелль гадалка появилась со всей своей бутафорией, делая бизнес
на всех обычаях, и надоедая всем властям так, что они были вынуждены
заниматься ею. По возвращении, она опубликовала свои впечатления с
фронтисписом, на котором представила себя окруженной всеми властями,
которые консультировали ее и трепетали в ее присутствии.
Великие события, которые произошли в мире, повернули все умы к
мистицизму. Началась религиозная реакция, и монархии образовали
Священный Союз, чувствуя необходимость связать свои скипетры с крестом.
В частности, император Александр верил; что для Святой Руси настал час
обратить весь мир к универсальной ортодоксии. Интриганская секта
спасителей Людовика XVII пыталась воспользоваться этой тенденцией для
создания нового духовенства и преуспела в том, что представила одну из
своих ясновидящих вниманию русского императора. Эту новую Катрин Тео
звали мадам Буше. Секта ее называла сестрой Саломеей. Она провела при
императорском дворе восемнадцать месяцев и имела с императором
Александром множество встреч, но тот испытывал скорее благочестивое
любопытство, чем подлинный энтузиазм; он восхищался изумительным и
притворялся, что удивлен им. Однако доверенные лица представили ему
другую пророчицу, и сестра Саломея была забыта.
Ее последовательницей была мадам де Крюденер, привлекательная кокетка,
полная набожности и благочестия. Она амбициозно считала себя героиней
собственной книги Valeria, и когда один из её близких друзей вынуждал ее
идентифицировать героя, она намекнула на выдающееся лицо этого времени.
"Но тогда катастрофа, описанная в книге, не соответствует фактам, потому
что джентльмен, о котором идет речь, не умер", — сказал ее друг — "О,
мой дорогой, он немного лучше, чем мертв". И эта остроумная реплика была
для нее счастливой. Влияние мадам де Крюденер на слабый ум Александра
было очень сильным. Он часто проводил с ней время в молитвах, но она
чересчур переусердствовала. Однажды, когда император говорил о том, что
покидает ее, она распростерлась перед ним, умоляя не уходить, и сказала,
что Бог известил ее о том, что Александр находится в большой опасности,
что существует заговор против него, и что убийца сейчас находится во
дворце.
Генеральный план Каббалистического учения
Император позвал охрану, последовали поиски, и был обнаружен некий
бедняга с кинжалом. Ко всеобщему замешательству он сознался, что привела
его сама мадам де Крюденер. Правда ли это, и играла ли эта дама роль
Латюд из окружения мадам де Помпадур? Император отослал мадам де
Крюденер, не выслушав ее, и у нее были все основания полагать, что легко
отделалась.
Маленькая церковь Людовика XVII не посчитала, что она испытала удар,
когда неудача постигла мадам Буше, в то время как в падении мадам де
Крюденер она увидела божье наказание. Пророчества продолжались и
подкреплялись, как и требовалось, чудесами. В царствование Людовика
XVIII они вывели вперед крестьянина Ла Бос, по имени Мартэн, который
объявил, что он видел ангела.
По описанию, которое он дал, ангел был одет в форму лакея благородного
семейства, узкую в талии, желтого цвета. Шляпа его была украшена золотой
тесьмой, он был бледен и тонок. Странно то, что ясновидящий был принят
всерьез и получил аудиенцию у короля. Говорят, что король был удивлен
откровениями, касающимися его личной жизни, в чем, однако, нет ничего
необычного, так как подобный феномен магнетизма хорошо известен. Более
того, Людовик XVIII был слишком скептичен, чтобы быть легковерным.
Сомнение в наличии существования и его гармоний, скептицизм по отношению
к вечной математике и неизменным законам жизни, с помощью которых
Божественное являет себя повсюду — это, несомненно, наибольшая глупость
суеверий и она менее извинительна по сравнению со всеми легковериями,
потому что она более опасна.
НАВЕРХ СТРАНИЦЫ |
